В двадцать минут десятого раздался стук в дверь. Она тут же открыла и впустила мужчину, стоявшего под дождем.

– Жаль, что пришлось вытащить тебя на улицу в такую ночь, – сказала она.

– Мне самому жаль, – отозвался он. – Ладно, неважно. В чем дело?

Звали его Джордж Пападимитриу. Он был профессором византийской истории, и это он два года назад завербовал Ханну для «Оукли-стрит». А еще он был тем высоким джентльменом ученого вида, что ужинал в «Форели» вместе с лордом Наджентом.

Она взяла его плащ и стряхнула воду, а потом повесила сушиться на радиатор.

– Я сделала глупость, – призналась она.

– Это на тебя не похоже. Я выпью бокал все равно чего. Давай, рассказывай.

Его деймон-зеленушка вежливо тронул клювом нос Джеспера и вспорхнул на спинку кресла у камина. Ханна еще раз наполнила собственный бокал и уселась в другое кресло.

Набрав воздуху в грудь, она рассказала ему о Малкольме: о желуде, алетиометре, «Форели» и книгах. Свой рассказ она искусно отредактировала, но сообщила все, что Джорджу нужно было знать.

Тот молча слушал. Его длинное смуглое лицо оставалось спокойным; неподвижные темные глаза под тяжелыми веками смотрели серьезно.

– Я читал о человеке, которого нашли в канале, – сказал он. – Но что он – твой связной, разумеется, не знал. Как и о том, что его задушили. Есть хоть какой-то шанс, что это просто детские фантазии?

– Есть, но только не Малкольма. Ему я верю. Если тут кто и нафантазировал, так это его приятель.

– В газетах об этом не напишут.

– Если за этим стоит ДСК – не напишут. А если нет – скорее всего, газетчики не испугаются и не подвергнут материал цензуре.

Пападимитриу кивнул. Тратить время на то, чтобы соглашаться – да, она поступила глупо, – и упрекать ее за это или грозить карами он не стал. Сейчас он полностью сосредоточился на том, чтобы разобраться с ситуацией: с любопытным мальчишкой и с тем положением, в котором он по ее милости оказался.

– И все же он может быть нам полезен, – заметил он.

– Знаю, что может. Я его с самого начала заметила. Просто злюсь на себя, что подвергла его такому риску.

– Пока ты его прикрываешь, я не вижу для него никакого особого риска.

– Как сказать… он все равно очень переживает. Он даже расплакался, когда рассказывал мне о том, что того человека задушили.

– Это естественно. Он ведь еще очень юн.

– Он чувствительный мальчик… Но есть и еще кое-что. Он очень близок с монахинями из монастыря Годстоу, что через реку от «Форели». Кажется, они присматривают там за ребенком – за тем самым, вокруг которого кипел тот судебный процесс. За дочерью лорда Азриэла.

Пападимитриу в ответ только кивнул.

– Ты знал?

– Да. Я сам обсуждал этот вопрос еще с двумя коллегами в «Форели», а на стол нам подавал как раз твой Малкольм. Это будет для меня хорошим уроком.

– Значит, это был ты – и еще лорд-канцлер? Мальчик его узнал.

– Что он тебе сказал?

Она кратко изложила.

– Надо же, какой наблюдательный ребенок, – заметил Пападимитриу.

– Он единственный у своих родителей – надо думать, маленькая девочка его совершенно очаровала. Ей же всего месяцев шесть или около того.

– Кому еще известно о ее местонахождении?

– Родителям мальчика, я так думаю. Возможно, кому-то из посетителей паба, деревенским, слугам… Вряд ли это вообще тайна.

– Обычно суд передает ребенка матери, но в этом случае женщине ребенок был не нужен и лга прямо об этом заявила. Тогда попечение ложится на плечи отца, но суд это строго запретил, на том основании, что отец – совершенно не подходящий для заботы о младенце человек. Нет, это не тайна, но информация в одночасье может обрести огромную важность.