Мы с Самбуевым задержали плот, привязали его к дереву и вышли на берег. Второй плот причалил несколько выше. Тотчас прибежал со спичками Прокопий.
Мы, сняв мокрую одежду, отогревались у костра.
Буря миновала, но вода в реке продолжала прибывать. Размывая берега, она всё больше пухла и пузырилась.
Остров проглотила река. Вырванные деревья, беспомощно раскинувшие ветви, уносило течением в неведомую даль. И только один, самый старый кедр ещё долго единоборствовал с рекою. Но вот и он качнулся, хрустнул под ним корень; ещё качнулся, и словно в испуге задрожала его курчавая вершина.
Мы видели, как этот великан, сопротивляясь, всё больше клонился к воде, как выворачивались из-под него огромные пласты размокшей земли.
И наконец он рухнул в муть объявшего его потока и печально застонал, ещё пытаясь удержаться корнями за пни срубленных нами деревьев.
…Так неудачно закончилась наша вторая встреча с Ничкой. Случай на острове послужил нам серьёзным предупреждением, и мы надолго запомнили, как опасно в непогоду ночевать на берегу горной речки, а тем более на острове».
Г. Федосеев. Мы идём по Восточному Саяну
Глава 8
Ветер
Место для очередной стоянки выбрали в устье речки Чануэнваам (до конца жизни запомню это неудобопроизносимое слово!). Наше внимание привлёк аккуратный холм напротив ручья с обрывистыми берегами. На его вершине красовались концентрические кольца камней, говорившие о том. что места эти издавна облюбованы оленеводами для стоянки. Мы. балбесы, этому и обрадовались.
Нашу палатку, стандартную «геологическую» шестиместку. мы водрузили на самую вершину холма, вытащенные лодки привязали к камням, воткнули в палатку неизменную печку и улеглись по спальникам в твёрдой уверенности. что проведём здесь всего одну ночь.
Как же мы в этом, чёрт возьми, ошибались!
Первый шквал, пришедший с севера, разбудил нас оглушительным хлопком. Скат палатки выгнулся внутрь, и нам показалось, что оборвались верёвки растяжек. На деле же из края полотна с мясом вырвало три люверса. Мы опрометью выбежали наружу. Благо, было абсолютно светло: месяц был июль, и в Заполярье стоял полярный день. Мы завязали в края брезента круглые камешки, расчалили палатку заново, укрепили её как смогли и залезли внутрь.
– Хоть не прямо в двери. – с облегчением сказал Володя Аксёнов, начальник отряда. – а то бы сдуло вместе со всем гамузом. Такой удар прямо в лоб ни одна палатка не держит!
Противный борей, казалось, услышал его слова. Первый шквал, как оказалось, был самым сильным за весь пятидневный шторм. Далее ветер начал дуть равномерно, но приобрёл мерзкую характерную особенность. Часов за двенадцать он оборачивался на все румбы и заставил нас применить всю возможную изобретательность для укрепления нашего жилища. На каждую верёвку мы бросили не менее ста килограммов камней, выложили неподъёмными булыжниками полы, «пригасили» борта, так что скат начинался прямо от земли. На третьи сутки наш временный домик приобрёл вид укреплённого римского лагеря. Мы использовали все известные нам хитрости для борьбы с ветрами и, по-моему, придумали ещё пяток новых.
Ветер подстригает кроны деревьев лучше садовника.
Но стихия не унималась. Недостаточно хорошо закреплённую лодку-пятисотку шторм оторвал от камней и перенёс за полкилометра в тундру. На четвёртый день прочнейшие тройные швы на скатах «поползли». Мы кинулись на них с иголками и капроновыми нитками. Коньковая палка прогибалась под ударами ветра дугой. Аксёнов, человек мнительный. отказывался под ней лежать.