Набрать мозаикой витражи:
Ты сердце робко вручаешь тьме.
Ты здесь сама согласилась жить,
Шепча тихонько стальное «да»,
Судьбу вверяя чужой руке.
И то, что ты ему можешь дать,
Вминая тень в дорогой паркет,
Вдыхая розы певучий звук,
Шурша подолом вдоль галерей,
Поверь, ценнее любых наук,
Страшней подаренных им смертей.
Колдун, со взглядом хромого пса,
Плавник фаянса хранит в ларце —
Ты видишь, кем он с тобою стал,
Теряя вечность в твоем лице,
Не знавший ласки столетний зверь?
И в поцелуе, как во хмелю,
Забыться дай человеку, Белль,
Разрушив чары простым «люблю»…
Шифротекст. Мама звонит в «03»
Март – это ад, возведенный за ночь сплошной стеной.
Скачет давление. Мама звонит в «03».
Будто бы слышит ссутулившейся спиной
Мой сардонический, самый последний хрип.
Где твое место, немая моя война?
Я, безоружная, крылья в зубах несу.
Мама, пожалуй, права была, что весна
Полностью мне посвятит свой земной досуг.
Как бы дожить до апреля и майских гроз,
Первой грозы… И сбежать босиком домой.
Благовест в сердце сменил лейтмотив на «sos»,
Раненно брызжет красной строкой в ладонь.
Вот что криптографам перепадет в архив —
Черным акрилом исписанные бинты.
Если кому-то сгодятся мои стихи,
Пусть это будешь ты.
Непременно – ты.
Лето – самое время начать летать
Солнце бьет через прорезь стальных решеток,
Позументно теснится сквозь цепи дней.
Если втемную выбрать из всех высоток,
То одна непременно взойдет твоей:
Облака, что плывут по стеклу отрядом,
Отраженные звезды на глади шихт
И цветущие вечно японским садом
На чужом подоконнике лапы пихт.
Наблюдать твою жизнь по сигналам света:
Ты пришел, ты умер, расстроив мать,
Ты опять закурил (не дождавшись лета;
Лето – самое время начать летать).
И когда надоест тебе чтить балконы,
Мельтешить черной тенью за тем окном,
Выбирай самый долгий, спокойный сон мой:
Сон, в котором мы общий построим дом.
Двустоличное
В подлокотники кресла впаяны сны.
Говорила не раз: «Друг, шагни в мою полночь!»
У меня до сих пор с позапрошлой весны
Не выходит из пазух московская щелочь.
Я БГ-шных элегий усвоила суть,
В моих легких есть все: от Петра и до Блока,
Девяносто седьмого осенняя нудь
И мурашки от «Брата» и русского рока.
Как там Рим номер три в кружевах, трюфелях?
Ты совсем остоличился, пахнешь шанельно.
А у нас тут декабрь случился на днях.
Ты давай приезжай,
без тебя все же
скверно.
Мне говорили
Мне говорили: «Вот то окно.
И бледный свет из него неровен,
Авангардистски по планкам кровель
Он тянет щупальца: неземно
И пагубно для твоей души.
Ты заболела. Вернись, послушай…»
Мне объясняли, что свет не нужен,
И осаждали смешным «дыши».
И я дышала тогда весной
И терпкой, хищной ее прохладой.
Я для проформы шептала: «Надо!»
(Над адом выстроить путь домой).
Мне говорили: «А за окном
Мелькает тень твоего унынья.
Ее хозяин был обескрылен
За то, что вторгся кошмарным сном
В подкорку, череп разбив и сеть
Сплетая длинной паучьей лапой».
Я вспоминала, как «демон» граппой
Меня отпаивал час и четь
И укрывал с головой пальто,
Им только пахнувшим, темным, синим.
И целовал, и просил быть сильной…
Мне говорили: «Вот то окно.
Войдешь в чердачный свой минарет,
Протрешь ладонью пустые полки,
Вколотишь в зеркало прищур волка —
И вдруг поймешь, что
тебя
в нем
нет».
Бонни и Клайд
Я боюсь, это небо когда-нибудь все же уснет.
Я боюсь, эти звуки умолкнут и руки твои не обнимут.
И за тем поворотом, где дом мой, на кольцах гаррот
Задохнутся столетья, мишенью избравшие спину
Персонажа с условным рефлексом выискивать толк
В женском «буду любить». Пробираясь по крышам истерик,
Я базируюсь снайпером и контролирую торг
Палачей с адвокатами. Каждая тля, из статеек