Независимо от того, почему в древности книги стали прямоугольными, страницы ранних кодексов буквально связывались между деревянными крышками, концы которых часто делали скошенными, искривленными или закругленными[50]. В крышках проделывались желобки и пазы, чтобы страницы хорошо крепились к обложкам. Крышки кодексов, несомненно, происходили от деревянных табличек для записей, но, скорее всего, были больше и толще, чем те, что использовались в табличках-«блокнотах». Кодексы, таким образом, оказывались более тяжелыми и громоздкими, но читать их было гораздо удобнее, чем свитки.

Сверху вниз: резчики скашивали, выгибали и закругляли края деревянных крышек переплета

Древние кодексы часто хранились на столе или на полке; нередко они были наклонными, как поверхность для письма. На такой наклонной поверхности передняя обложка книги могла выглядеть как произведение искусства, а также ясно указывать на то, что под ней лежат исписанные листы. Переплетные крышки могли быть обтянуты пергаментом, дубленой кожей, тканью или чем-то еще. Особенно ценились книги в окладе – переплете, инкрустированном драгоценными камнями или богато украшенном каким-либо другим способом. Оправданием такой роскоши обычно служило содержание книги – религиозное или церемониальное.

На обложке редко обозначалось название книги или имя автора. У кодексов вообще не было названий в нашем понимании: возможно, книги опознавали по словам на первой странице с текстом. Например, книга, которую мы сегодня знаем под названием «О природе вещей» (De rerum natura), вполне могла именоваться по начальным словам поэмы Лукреция: «Рода Энеева мать» (Aenadum genetrix)[51]. Не было и номеров страниц: нужные места отыскивались по ключевым словам в тексте.

Свиток удерживается в нужном положении благодаря подставке с прорезями. На иллюстрации изображен святой Иероним (ок. 347–420)

Когда ученый находил в свитке или кодексе отрывок, который он собирался изучить или скопировать, ему нужно было какое-то приспособление, чтобы удержать свиток на нужном месте и освободить руки для писчих принадлежностей. Для удержания свитков придумали много хитроумных устройств, например, подставку с прорезями. За такой подставкой сидит святой Иероним на иллюстрации к манускрипту «Чудеса Божьей матери» (Les Miracles de Nostre Dame), созданному в Гааге в 1456 году[52]. Хотя эта технология, возможно, и не такая древняя – художники Возрождения, вероятно, позволяли себе некоторые вольности в изображении предметов, невзирая на историческую правду, – иллюстрация показывает, как менялась мебель в зависимости от книг. Иногда вес самого папируса удерживал его в нужном читателю или переписчику положении. При необходимости поверх свитка можно было положить нить, на концах которой подвешивались грузила: нить расправляла свиток и удерживала его на месте. Такое приспособление можно увидеть на рисунке, изображающем Жана Мьело – писца XV века, секретаря герцога Бургундии Филиппа Доброго[53]. Впрочем, если только секретарь не готовил какой-нибудь церемониальный документ, в рисунок вкрался занятный анахронизм: Мьело переписывает что-то из кодекса в свиток. (Кодекс, с которым работает Мьело, тоже раскрыт на нужном месте и удерживается нитью с грузилом. Это полезное приспособление до сих пор используется в хранилищах редких книг.)

Мьело работает за конторкой, по форме напоминающей походную палатку. Через эту конторку перекинут свиток; он удерживается в нужном положении. Хотя наклон конторки кажется чрезмерным – он почти вертикален, – похоже, именно такой наклон был предпочтителен: так художники часто предпочитают работать над картиной, почти вертикально стоящей на мольберте. Античную и средневековую каллиграфию можно рассматривать как художественную трактовку языка: каллиграф – скорее рисовальщик, чем писатель. Переписчику даже не нужно было быть грамотным, чтобы скопировать написанное кем-то другим.