– Привет, Нора, – сказал смотритель, добродушно улыбаясь. – Можно к вам?

– Конечно.

Мензис уселся на стул.

– Как у вас здесь хорошо, тихо. Вы одна?

– Да. Что нового наверху?

– Толпа продолжает расти.

– Я видела этих людей, когда шла на работу.

– Происходит нечто ужасное. Они выкрикивают оскорбления в адрес сотрудников, глумятся над ними. Заблокировали движение на Мьюзим-драйв. И боюсь, это только начало. Одно дело – заявления мэра и губернатора, но совсем другое, когда возмущение выражают жители Нью-Йорка. Боже сохрани нас от гнева толпы.

Нора покачала головой:

– Мне очень жаль, что причиной всего этого стал Билл.

Мензис мягко положил руку ей на плечо:

– Он был всего лишь орудием. И оказал музею услугу, рассказав о недальновидном плане руководства, прежде чем тот был исполнен. Правда все равно бы вышла наружу – рано или поздно.

– Не могу себе представить, кому понадобилось сначала украсть все алмазы, а потом уничтожить.

Мензис пожал плечами:

– Кто знает, что творится в голове у сумасшедшего? Ясно одно: этот человек испытывает настоящую ненависть к музею.

– Что же музей ему сделал?

– На этот вопрос может ответить только он сам. Но я пришел сюда не для того, чтобы рассуждать о мотивах, которыми руководствовался преступник, а совсем по другой причине. И эта причина связана с тем, что творится наверху.

– Я вас не понимаю.

– В кабинете доктора Коллопи только что прошло совещание. На нем мы приняли некое решение, и оно непосредственно касается вас.

Нора молчала, ощущая усиливающуюся тревогу.

– Вам что-нибудь известно о гробнице Сенефа?

– Никогда о ней не слышала.

– Неудивительно. Мало кто из сотрудников музея о ней помнит. Это была одна из самых первых экспозиций музея – египетская гробница из Долины Царей, восстановленная в одном из подземных помещений. В тридцатые годы она была законсервирована, и с тех пор о ней никто не вспоминал.

– И что же?

– Музею сейчас необходимы позитивные новости; нужно бы напомнить людям, что мы делаем и много хорошего. Мы должны отвлечь внимание общественности от скандала. Здесь-то нам и пригодится гробница Сенефа. Мы собираемся ее открыть, и я хочу, чтобы этим проектом руководили вы.

– Я? Но ведь я и так уже несколько месяцев не занималась собственными исследованиями, помогая готовить экспозицию «Священные образы»!

На лице Мензиса заиграла насмешливая улыбка.

– Совершенно верно. Именно поэтому я к вам и обращаюсь. Потому что знаю, какую работу вы проделали со «Священными образами». Вы одна в отделе сможете справиться с этой задачей.

– И за какое же время?

– Коллопи хочет, чтобы выставка открылась как можно скорее. У нас есть шесть недель.

– Вы, должно быть, шутите!

– У нас действительно нет времени. Музей уже давно не получает финансовой помощи, а после этого последнего скандала может случиться что угодно.

Нора ничего не сказала.

– Дело в том, – мягко продолжил Мензис, – что мы только что получили десять миллионов евро – тринадцать миллионов долларов – на финансирование этого проекта. Но деньги, конечно, не главное. Это даст нам всеобщую поддержку – от попечительского совета до всяких там объединений. Гробница Сенефа законсервирована, следовательно, должна находиться в довольно хорошем состоянии.

– Пожалуйста, не просите меня об этом. Поручите гробницу Эштону.

– Эштон не умеет улаживать конфликты. А вы прекрасно тогда справились с протестующими на открытии «Священных образов». Я все видел. Нора, музей сейчас ведет борьбу за выживание. Вы нужны мне. Вы нужны музею.

В лаборатории повисла тишина. Нора с упавшим сердцем смотрела на свои черепки.