А с другой стороны, откуда такой, как она, иметь представление о тех обжигающе острых картинах, что взорвали его мозги от ее вида в этом чертовом платье, льющемся по изгибам ее тела и заставляющем жгуче ненавидеть эту ткань за то, что она касается той кожи, которую он захотел ощутить под своими пальцами? Джимми наверняка с воплями убежала бы, если бы заглянула в его разум и увидела, как он мысленно наматывает на руку эти роскошные пряди цвета спелого каштана и золота, что так ярко отсвечивают даже в скудном искусственном освещении его комнаты. Удерживает за них, врезаясь в ее хрупкое тело, жестко и безжалостно утоляя то животное вожделение, что скрутило его, перемалывая все нутро в пламенеющую кашу. Жадный, похотливый монстр проснулся в нем, объявляя о своем пробуждении собственническим ревом, прокатившимся по его венам и вибрирующим в костях. Что такого во взгляде этой девчонки, что сорвало все хитроумные запоры и он вырвался из тюрьмы сознания, где Сеймас, укротив, прятал его, отчетливо напоминая ему, как же безмерно далек от простого человека. Монстр взглянул глазами Сейма на замершую у двери женщину и потребовал ее для себя. Возжаждал взять, подмять, ломая любое сопротивление, пометить каждый уголок ее тела своими зубами, запахом, спермой. Уничтожить любого, кто решится попытаться вырвать эту женщину из его алчных объятий. И был краткий миг, когда Сеймас почти поддался требованию своей истинной натуры. Но открытый взгляд этих лучистых глаз осадил вырвавшегося на свободу монстра. Непонятно, как эти волшебные глаза забрались в самую глубинную суть беснующегося от похоти чудовища и обратили ярость вожделения в восхищенный трепет. Чудовище замерло, пораженное в самое сердце, покорно отступая, взирая на эту женщину с преклонением и мучительной тоской вечной преданности. Той самой, что рождается за единое мгновение и длится дольше самой жизни. Сеймас нашел в себе силы сказать Джимми, чтобы ушла, и остаться неподвижным, когда все в нем устремилось следом, не желая отпускать это потрясающее ощущение собственной принадлежности кому-то.

Она ушла, и температура в комнате как будто упала далеко ниже нуля, возвращая его в неприглядную реальность, где он сидит с гребаным флагштоком в штанах и пялится на дверь, желая ту, к кому у него нет никакого права прикасаться. Как с ним мог случиться такой чертов сдвиг по фазе? Ведь он всегда контролировал свои желания и потребности, никогда не позволял им управлять собой. И никогда сексуальное влечение ни к одной женщине не лишало его контроля над его демонической половиной. Сейм вообще всегда предпочитал удовлетворять себя только с профессионалками. Они давали ему то, что он хотел, подчиняясь его приказам, а он за это щедро расплачивался. Все четко знали, на что идут. Никаких случайных ожиданий, эмоций и страстей. Просто несколько часов грязного траха, опустошающего тело и очищающего разум для чего-то более важного. Ничего общего с тем, что вдруг спалило его изнутри, когда Джимми вошла в его комнату.

Вдруг? Да ладно! Не было в этом никакого «вдруг». Разве за все эти годы был хоть раз с того дня, когда он впервые увидел девчонку, чтобы он абсолютно честно мог сказать, что игнорировал ее существование? Он злился, завидовал, тихо ненавидел, выискивал, что в ней такого, делающее ее особенной… Но никогда не оставался безразличным. Всегда, даже на расстоянии, она цепляла его, вынуждая следить хоть краем глаза, притягивая необъяснимой гравитацией. Была чем-то таким, что нельзя не замечать, не видеть.