Валентина не стала комментировать. Просто повернулась. Закрыла дверь в ванную. Повернула кран. Холодная вода хлестанула резко, шумно, будто тоже хотела что—то сказать.

А в голове, без слов, прокрутилось: «Ты превратила меня в женщину, которую будут показывать по телевизору с надписью – «Осторожно: свидания с ней вызывают увечья».

Дверь за Пашей захлопнулась с глухим звуком, как будто в офисе кто—то поставил жирную точку. А может, запятую. Или троеточие. Никто не знал. Даже Кляпа.

Валентина осталась стоять посреди коридора. Она будто осталась одна – почти. Вокруг, конечно, были коллеги: кто—то перебирал бумаги, кто—то кликал мышкой, кто—то подглядывал из—за монитора. Все были на своих местах, но Валентина ощущала между собой и ними бетонную стену, как после пожарной тревоги, которую никто не отменил. Все старательно делали вид, что работают. Кто—то щёлкал мышкой с такой яростью, будто пытался стереть реальность. Кто—то печатал по клавиатуре с тем отчаянием, как будто от этого зависела судьба планеты. Кто—то откровенно шептался с соседом, и шепот был такой тонкий, что слышался даже лучше, чем обычная речь.

Из—за стеклянной стены соседнего кабинета донеслось с подчеркнуто нейтральной интонацией:

– Ну ничего себе, какая у нас теперь тут актриса.

Кто—то тихо прыснул, будто пытался удержать смех под маской сочувствия. Следом второй – чуть громче, нервнее, словно смех сам не понял, откуда взялся, но уже пошёл гулять по офису. Как будто у кого—то в лёгких поселился смех и теперь пробует разные маршруты наружу.

Валентина не реагировала. Не потому, что не слышала. Просто не хотелось добавлять себе ещё одно воспоминание. Она села. За рабочий стол. Рядом булькал кулер – лениво, хрипло, с издёвкой. На краю стола валялся флаер. Сердечко выцвело, скрепка торчала боком, как крюк из сценического реквизита. Валентина потянулась убрать бумажку, но скрепка вонзилась в палец неожиданно, с колкостью, в которой Валентина почти уловила интонацию судьбы. Она дёрнулась от боли, инстинктивно, бумага дрогнула в руке, а следом и вся она застыла, словно не решаясь дышать, чтобы не расплескать на себя ещё одну порцию унижения.

Валентина застыла, и на несколько секунд пространство вокруг словно выключилось – ни звука, ни дыхания, ни движения. Наступила абсолютная тишина – та самая, после которой обычно звучит взрыв.

Первый смешок сорвался сам. Как короткий рывок горлом. Второй – с надрывом. Потом уже невозможно было разобрать, это хохот или плач. Всё смешалось, как будто кто—то пытался одновременно закричать и задохнуться. Лицо заломило, мышцы щёк судорожно дёрнулись.

Валентина медленно поднялась со стула, повернулась, сделала несколько шагов по коридору – медленно, будто проверяя, не отключилось ли гравитационное поле. Она шла, как по клетке, вычерченной из офисной тоски: плечи напряжены, спина прямая, лицо – невыразительное, но настороженное.

Остановилась, обернулась, взгляд упал на доску объявлений. Среди листов с датами, номерами и офисными напоминаниями выделялось одно: «Держите ноги в устойчивом положении при перемещении тяжестей». Валентина кивнула, словно соглашаясь – не с инструкцией, а с самой идеей, что жизнь действительно требует техники безопасности.

– Мне бы технику безопасности по жизни, – прошептала она.

Следующий шаг привёл её в переговорную – ту самую, где совсем недавно всё вышло из—под контроля: презентация, графики, йогурт, ритуал. Валентина остановилась в дверях, на секунду сомневаясь, можно ли заходить в места, где ты недавно публично распалась.