– И много зарабатываете?

– При хорошем раскладе – на каждой «петле» могу обаять с полдюжины пассажиров, а это двадцать четыре рубля! А трамваи восьмого маршрута в час пик идут с интервалом в десять-пятнадцать минут, пять трамваев в час, вот и посчитайте: если двадцать четыре рубля умножить на девять-десять выходов – за вечер работы иной раз до двухсот рублей набегает! Для бедного студента это деньги! И что особенно приятно: никакого мошенничества, и всем хорошо! «Горэлектротранспорт» получает свои кровные за трамвайные талончики, кондуктора с чистой совестью могут отлучиться, чтобы справить нужду, пассажиры получают удовольствие от общения со мной, а я очень прилично подрабатываю к стипендии!

За интересным разговором я не заметила, как дошла до Иркиной улицы. Попрощавшись с предприимчивым студентом-актером, я зашагала прямиком к нужному дому, а Витя Суриков, помахав мне ручкой, побежал куда-то в глубь квартала.

Поздним вечером, уложив спать измотанных беготней по просторному двору и возней с котом и собакой Шурика и Масяньку, мы сидели на ступенях высокого крыльца дома Ирки и ее супруга Моржика: сами хозяева плюс гости, то есть Колян, я и моя сестрица. Мама задержалась в доме, подтыкая одеяльца любимым внукам, и опоздала к раздаче пива с орешками. Впрочем, пиво разобрали мужики, Колян и Моржик, а орехов было еще навалом, полная корзинка. Ирка, исполняя хозяйский долг, размеренно тюкала молотком по ступеньке, впотьмах рискуя промахнуться и попасть не по очередному ореху, а себе по пальцам. Я все ждала, когда это произойдет, чтобы не испугаться, если она внезапно завопит. Однако громкий возглас донесся с другой стороны.

– Послушайте, что это?

Мы обернулись. Мама стояла на пороге за нашими спинами, близоруко вглядываясь в исписанный листок.

– А в чем дело?

Мама откашлялась и медленно, с чувством прочитала:

– Это стихи, – авторитетно сказал мой муж.

– Где ты взяла листок? – недовольно спросила я.

– В своем кармане. То есть в кармане халата, который мне дала Иришка, – поправилась мама.

– Это не мой халат, а Ленкин. В моем вы бы утонули, – отбив фразу ударом молотка, веско заметила Ирка.

– Аленка! Это что, твое?! – недобро оживилась моя младшая сестра, вполне наделенная фамильным ехидством.

– Ясное дело, мое, – буркнула я, предвидя неприятные расспросы. – В моих карманах чужого не бывает!

– Да я не о том! Это ты такое написала?

– Какое – «такое»?

– Да жутко глупое, вот какое! – бестактно заявила сестра. – Интересно было бы узнать, под кем там Земля вертится? Причем не как-нибудь, а неспешно… Про кого стихи-то? Про парашютиста?!

– Почему обязательно про парашютиста? Вовсе и не про парашютиста, – с достоинством возразила я. – Насколько помню, стихи написаны были про космонавта!

Это произвело впечатление: все замолчали. Ирка перестала стучать, как оголодавший дятел.

– Про кого?! – первым очнулся мой муж.

– Тебе что, конкретную фамилию назвать? Хочешь – про Гагарина! А хочешь – про Васю Пупкина! – разозлилась я.

– Я не знаю такого космонавта – Пупкина, – призналась мама.

– А я вообще не знаю ни одного Пупкина, – заметил Моржик. – Кажется, это довольно редкая фамилия…

– К черту Пупкина! Я говорю условно! Стихи про анонимного космонавта, – раздраженно пояснила я.

– Безымянный космонавт! Звездоплаватель инкогнито! – издевательски подхватила сестрица.

– Про космонавта! – упрямо повторила я. – Про любого космонавта, который на орбите! Высоко в небе! Наверху! А Земля внизу! Под ним! И она, как вы понимаете, вертится! Под ним же!