– Как вы думаете, – спрашивает Иванов, откапывая меня из трехметровой ямы, – есть шанс, что здесь появится развитая туриндустрия?

– О, – отвечаю я, выгребая из-за пазухи четвертую пригоршню вечного льда. – Весьма вероятно. Но вам бы не помешал железный занавес.

Иванов довольно осторожный человек и крайне сдержан в высказываниях. Единственное по-настоящему эксцентричное заявление, которое он себе позволяет, – «Я хочу сделать из Чусовой „Золотое кольцо“». Могу представить горнолыжное шале «У дырника», придорожное кафе «Бойтэ», где подают свекольный салат «Сатаненыш», – но летающие сюда на уик-энд парочки менеджеров и проводящие тут каникулы студенты из «вышки»… На что они тут будут смотреть? Ну, обычные хмурые, как задник васнецовской «Аленушки» или мороз-и-солнце, русские пейзажи, ну, может быть, чуть более ландшафтно разнообразные, чем в Средней полосе. То есть все эти пейзажи в ивановских книгах – брехня? Нет. Но на обывательский вкус, Чусовая – классическое «посреди нигде»; без ивановских романов тут не разгуляешься. Зимой, впрочем, трудно судить о степени привлекательности и конкурентоспособности Чусовой – готов ли кто-нибудь потратить две летних недели и довольно изрядные деньги на то, чтоб проплыть на заставленном рюкзаками катамаране мимо камней-бойцов и окунуться в поэзию индустриальной разрухи – ну, или горнозаводской цивилизации?

С другой стороны, вся русская цивилизация – экстенсивно-фронтирная, и Иванов со своим проектом заповедной Чусовой для нее естественно привлекателен; якобы глухой Пермский край – подходящее место для отечественного туриста. Чусовая с ее историей – действительно природный памятник национальной пассионарности; в этом смысле Сассекс, Каппадокия и Бретань Чусовой не конкуренты.

Иванов – тот человек, который обеспечивает стремительно деградирующую землю историей; а в наше время история – кредитная история – ценится как ничто другое. Любопытнее всего, что Иванов, конечно, многое выдумывает – но все его локальные мифы почему-то стыкуются с уже существующими, национального масштаба. «Золото бунта» – с «Капитанской дочкой», «Серебряным копытцем», «Мертвыми душами», да даже и с «Москвой – Петушками», таким же путешествием по трассе, сплавом души. «Общага» – с Достоевским, с «Мы», с коммуналками от Зощенко до Ильфа – Петрова, с общинностью Лескова и Солженицына, с барачно-лагерной литературой, даже с мамлеевскими «Шатунами». И это при том, что он не пишет ремейки. Я несколько раз спрашивал у Иванова, имел ли он в виду, когда писал «Золото», стыковку, например, с Пушкиным. Специально – нет, но согласен с тем, что получилось в масть. Единственное, с чем он не согласен, – так это с приговором Быкова: «Золото бунта» – символистский роман, ответ «Серебряному голубю» Андрея Белого.

– А я и не читал его, я, может, его с Сашей Белым путаю, – с вызовом говорит Иванов.

– И с Панкратовым-Черным, – резонно добавляет Джузи.

Деревня Каменка расположена между бойцами Собачьи Ребра и Первым Шайтаном, в верховьях Чусовой. Каменская пристань была построена при Иване Грозном и служила форпостом Строгановых. За четыреста лет здесь – как и в Ревде, Староуткинске, Кыне, Усть-Утке и еще миллионе поселков, которые мы посетили, – успели перегородить речку, набрать пруд, построить плотину, шлюз, лесопильную мельницу с водяным колесом и канал для спуска барок. Отсюда отплывал Мамин-Сибиряк, который первым описал сплав «железных караванов» в очерке «Бойцы».

– Якобы отплывал, – дырявит пальцем невидимого дезинформатора Иванов. – На самом деле отплывал он с Усть-Уткинской, которой почему-то дал имя Каменка.