Сопровождавшие Изяслава гридни внесли в комнату небольшой стол. Они поставили на него медный горящий светильник, блюдо с фруктами, тарелку с копчёным мясом, две серебряные чаши и сосуд с вином, после чего удалились, обмениваясь многозначительными взглядами и ухмылками.

Изяслав придвинул к столу скамью и сел.

– Выпей со мной, княгиня, – сказал он, наливая в чаши тёмно-красное вино. – Это немецкое вино из подвалов короля Генриха.

Видя, что Ода продолжает стоять, Изяслав силой усадил её на скамью рядом с собой.

– К чему это упрямство, княгиня? – недовольно заговорил он. – Ты же в полной моей власти, и я волен сделать с тобой всё, что пожелаю. Ну, за что будем пить? – добавил Изяслав, увидев, что Ода покорно взяла чашу со стола.

Не отвечая, Ода осушила чашу до дна и поставила её обратно на стол, перевернув ножкой кверху.

Изяслав нарочито громко и торжественно провозгласил:

– За восстановленную справедливость и за Божье провидение, которое всегда на стороне обиженных. – Затем он залпом выпил вино.

Ода не смогла удержаться от презрительной усмешки после этих слов Изяслава, а также при взгляде на вымазанные жиром рукава Изяславовой свитки[67], на хлебные крошки в его бороде. Раньше извечная неопрятность Изяслава вызывала в Оде лишь жалость к нему, но теперь это не вызывало у неё ничего, кроме презрения. И этот человек, неряшливый и пьяный, ныне стал великим киевским князем!

– Я рада, что твои скитания наконец-то закончились, княже, – сказала Ода. Однако тон её голоса выдал её истинные чувства к Изяславу.

Изяслав набычился, его голос зазвучал совсем по-другому:

– Супруг твой постоянно строил козни против меня, полагая, что мне не по плечу великокняжеская власть. Святослав лишь себя считал достойным стола киевского, меня же он ни во что не ставил! Ну и где ныне наш гордец? Сдох и гниёт в земле. А я, ненавидимый и гонимый, жив и здравствую! Сыновья Святослава в моей воле ходить станут, а со вдовушкой его я в постельке баловаться буду. Так-то!

Изяслав протянул руки к оторопевшей Оде и резко рванул на ней платье. Ткань с треском разошлась, обнажив грудь и плечи княгини.

– Это же не дело, чтобы такая пава томилась на ложе одна, без мужских ласк, – молвил Изяслав, с похотливым смехом тиская Оду за грудь. – Уж я тебя приласкаю, голуба моя. Останешься довольна! Хе-хе.

Ода влепила Изяславу пощёчину, потом вцепилась ему в бороду. Затем, внезапно отпустив, бросилась к дверям, но Изяслав настиг её и, схватив за волосы, поволок к ложу. Ода стала звать на помощь, оказавшись на грязной вонючей постели. Изяслав рвал на ней одежды, в ярости приговаривая:

– Кричи громче, паскудница! Может, до чего и докричишься… Может, муженёк твой из могилы встанет и прибежит сюда из Чернигова. Вот потеха-то будет! Да не дрыгай ногами, а не то…

Изяслав с такой силой ударил Оду кулаком по голове, что у неё потемнело в глазах и она на какое-то время потеряла сознание. Очнувшись, Ода обнаружила, что лежит на постели совершенно нагая, а рядом стоит голый Изяслав.

– Всегда я завидовал Святославу, что жёнка у него такая пригожая, – ухмыляясь, промолвил Изяслав, увидев, что Ода пришла в себя. – Наконец-то вкушу и я сего плода. Хвала Вседержителю, что прибрал Святослава в царствие небесное и даровал мне его супругу.

Ода попыталась вскочить с кровати, но Изяслав крепко схватил её за волосы. При этом он весело называл Оду необъезженной кобылицей, а её густые длинные волосы сравнивал с лошадиной гривой.

– Ну ничего, славная моя, я тебя живо объезжу! – Изяслав забрался сверху на Оду. – Вот токмо царапаться не нужно. И кусаться тоже. – Изяслав стиснул шею Оды своими сильными пальцами, устраиваясь на ней поудобнее. – Вот так. Вот и славно!