У героя рассказа Леонида Андреева «В тумане» (1902) семнадцатилетнего Павла Рыбакова усы еще не растут, но слово «женщина» «было для Павла самое непонятное, самое фантастическое и страшное слово» (Aндреев, 1928. С. 41). Потеряв невинность в пятнадцать лет и затем подцепив у проститутки «позорную болезнь», он считает себя морально и физически грязным. Эротические фантазии перемежаются у него с планами самоубийства. Поговорить откровенно юноше не с кем. Отец чувствует, что с сыном что-то неладно, но не умеет подойти к нему. Обнаружив у сына порнографический рисунок, отец чувствует себя глубоко оскорбленным и этим усугубляет тревоги мальчика. Бессмысленно бродя по городу, Павел знакомится с жалкой проституткой, пьет с ней и оскорбляет ее. Женщина бьет его по лицу, между ними начинается отвратительная драка, в результате которой Павел убивает проститутку кухонным ножом, а затем закалывается сам.

Как многие вещи Леонида Андреева, рассказ мелодраматичен, но его моральный пафос очевиден: писатель не подстрекает к распущенности, он осуждает лишь ханжество, которое замалчивает жизненно важные для подростков проблемы, оставляя их морально беспомощными. Эстетически требовательный и не любивший натурализма Чехов в письме Андрееву от 2 января 1903 г. положительно оценил этот рассказ, особенно сцену беседы юноши с отцом: «За нее меньше не поставишь, как 5+» (Чехов, 1982. Т. 11. С. 112).

Тем не менее, консервативный критик Н. Е. Буренин обозвал Леонида Андреева «эротоманом», а его рассказ – вредным порнографическим произведением. Это мнение поддержала и графиня С. А. Толстая: «Не читать, не раскупать, не прославлять надо сочинения господ Андреевых, а всему русскому обществу надо восстать с негодованием против той грязи, которую в тысячах экземпляров разносит по России дешевый журнал» (цит. по: Чехов, 1982. Т. 11. С. 461). Зинаида Гиппиус также упрекала Андреева в смаковании болезненных переживаний (Энгельштейн, 1996. С. 366).

Скандальным показался критикам и роман А. И. Куприна «Яма». Прочитав лишь первые страницы книги, Толстой сказал пианисту А. Б. Гольденвейзеру:

«Я знаю, что он как будто обличает. Но сам-то он, описывая это, наслаждается. И этого от человека с художественным чутьем нельзя скрыть» (Гольденвейзер, 1922. С. 303—304).

Сходной была и реакция Чуковского:

«Если бы Куприну и вправду был отвратителен этот “древний уклад”, он сумел бы и на читателя навеять свое отвращение. Но... он так все это смакует, так упивается мелочами... что и вы заражаетесь его аппетитом» (Куприн, 1958, Т. 5. С. 749—750).

Конец ознакомительного фрагмента.