Рябов колебался секунд двадцать, но потом зазвучала «Дер фрайе Фалль». Рябов положил пальцы на экран сенсор-ника. Надел наушники и включил запись сеанса. Вывел звук на колонки. «Они хотят аудиозапись эксперимента, они её получат в лучшем виде», – решил он и закрыл глаза. Сейчас начнётся его настоящее камлание. На каждую музыкальную фразу, аккорд, ноту будет приходиться нагрузка излучателя. Теперь он доверится игре пальцев, слуху и чутью… Программа запишет всё. Всю алгоритмию. А он, Рябов, когда они уберутся отсюда, останется и повторит сеанс над собой… Это правильное решение. Может, и раньше нужно было попробовать…

«Свободное падение» озаряло невиданной красотой чувств. Борьба отчаяния и возрождения вздымала эфирные вихри, и те влетали в «телесный разум» человека в скафандре со всеми частотными модуляциями, как волны разноцветного прилива. Бурые оттенки отмывались, светлели, и вот уже от молоточков фортепиано, струн скрипок, коленцев труб и мембран литавр посыпалась фиолетовая пыльца… И горизонт раскрылся, и солнечные лучи подставили летящему человеку ладони, и поймали, и опустили на изумрудную землю, человека, не поверившего, что так может завершиться его прыжок с высоты… Вся жизнь переливалась искорками силы и смысла. И была во всём этом тайна. И у тайны был голос…

Потом все ушли. Виктор был бледен и шёл пошатываясь. Наручники ему то ли забыли надеть, то ли решили этого не делать. Силантий молчал. Феоктистов перестал кривляться глазами и был как-то не по себе, не по-шефски возвышенно-спокоен. Он ничего не понял в происходящем, но музыка его впечатлила.

– Сергей Петрович, – сказал Рябов, – я останусь до ночи. Поработаю.

– Конечно, конечно, Скан. Добавь к своей неделе отпуска ещё три дня.

– Подарок принимаю, – ответил Рябов с улыбкой.

Бурые оттенки отмывались, светлели, и вот уже от молоточков фортепиано, струн скрипок, коленцев труб и мембран литавр посыпалась фиолетовая пыльца… И горизонт раскрылся, и солнечные лучи подставили летящему человеку ладони, и поймали, и опустили на изумрудную землю, человека, не поверившего, что так может завершиться его прыжок с высоты… Вся жизнь переливалась искорками силы и смысла. И была во всём этом тайна…

Всё было так, как Рябов представлял себе, играя на сенсорнике. Даже лучше. Даже ярче. Но голова кружилась, и тело никак не могло поймать… ощущение тела.

Пришлось подождать, пока автоматика отщёлкнет замки скафандра. За окном уже был поздний вечер. В лаборатории горел только контрольный свет на стенах и ярким полукольцом пульт с экранами.

Эластичные оболочки лоскутами отслоились от тела. Вытянув ногу из ножного футляра, Рябов сделал шаг и чуть не свалился на титановую решётку площадки.

– Долго тебя пришлось ждать, – сказал чей-то голос, похожий на его собственный.

– Кто здесь, чёрт возьми? – Рябов стоял, обхватив ноги повыше колен. – Что ты делаешь в моей лаборатории?

– Даже странно, – продолжал голос, не отвечая на вопрос, – ты ведь уже знал, что эксперимент с Виктором удался… Потом спал, потом сел за схемы, всё проанализировал до мельчайших подробностей…

Рябов психанул:

– Кто ты, я тебя спрашиваю? Как ты сюда попал? Выйди, или мне придётся вызывать охрану…

– Ладно, раз ты такой упрямый. Слушай: я – это ты. Только не падай. Распрямись и спустись с подиума…

– Что значит «я – это ты»? Ты в моей голове?

– Не совсем. Я рядом. Но слышишь меня только ты.

– Значит, галлюцинация. Я понял… – Рябов почувствовал наконец, что ноги окрепли, и спустился с площадки стенда.

Лаборатория была закрыта на все швы. На двери спокойно светился красный лазерный глазок блокировки замков.