– А меня зачем посвящаешь в свою тайну?

– Ты перебудоражил весь Париж! Я думал, стряслось что-то ужасное.

– Стряслось!

– Что?

– Иди ты к черту! Ты ее не достоин!

Я вскочил и выбежал из бистро. Франк догнал меня на площади. Схватил за отвороты куртки, встряхнул и заорал:

– Господи, да что с тобой такое?

Никогда еще я не видел брата в таком напряжении. Он сел на скамью. Рядом, на асфальте, спал клошар. Я рассказал Франку все. Он слушал, не перебивая, с мученическим выражением на лице, погруженный в собственные мысли, но я видел, что он потрясен.

– Спасибо, – тихо произнес он и покачал головой. – Она… выкарабкалась?

– Ей бы следовало провести еще пару дней в больнице, но она ничего не желает слушать.

– Ну ты и говнюк! – Глухой голос принадлежал лежавшему рядом со скамейкой бродяге. Оказалось, он давно пробудился, сел на бордюр тротуара и слышал весь наш разговор. На его лице была гримаса презрительного отвращения. Он наставил на Франка указательный палец и вынес вердикт: – Нужно быть королем придурков, чтобы записаться во французскую армию и бросить подружку. Ты, парень, психованный идиот! Можешь собой гордиться!

Франк пришел в ярость. Я испугался, что он бросится на несчастного с кулаками.

– Какого черта ты лезешь, кретин? Убирайся, или намну тебе бока!

Бродяга собрал пожитки, недопитую бутылку вина и заковылял прочь, унося с собой кислый запах немытого тела.

– Придурки! – бурчал он. – Кругом одни придурки!

Он свернул на улицу Муфтар, расталкивая прохожих и бранясь во все горло, и исчез из виду.

– Ты повидаешься с ней?

Франк покачал головой.

– Это же Сесиль!

– Думаешь, мне легко? Я никогда не решусь сказать ей правду в лицо.

– Она могла умереть из-за тебя!

– Мне жаль. Я знаю, что виноват, но уже слишком поздно. Через четыре дня я уезжаю. Окажусь в безопасности, напишу письмо и все объясню, а когда вернусь, посмотрим, что будет.

– Думаешь, Сесиль станет ждать? Да она тебя ненавидит!

– Это моя жизнь, Мишель! Я должен так поступить.

– Ты чертов кретин, Франк, вот кто ты такой!

– Ничего ей не говори, пока я не уеду, прошу тебя. Дай мне все сделать самому.

– Ты совсем потерял голову и будешь жалеть об этом всю жизнь.

– Не терзай меня! Лучше пойдем поедим.

– Не хочу. Надо вернуться домой.

– Я должен с тобой поговорить. Это важно.

Я колебался. Франк выглядел потерянным, и у меня появилась надежда его переубедить.

– Позвоню и скажу, что останусь на ужин у Николя.

Он пригласил меня в «Вулкан», маленький греческий ресторанчик с домашней кухней. Мы зашли в кухню, заглянули в кастрюли и выбрали еду по аромату – рагу из баклажанов, кабачков и перцев, томленных с луком, тмином и лаврушкой. В тот вечер Франк поведал мне историю нашей семьи: встреча родителей, война, его рождение, пятилетняя разлука, возвращение отца, брак по обязанности. Ему нужно было выговориться, и я молча слушал. Дети ничего не знают о жизни родителей. Сначала они об этом не думают, потому что мир возник в момент их рождения. У родителей нет никакой собственной истории, они имеют дурную привычку говорить с отпрысками о будущем и никогда – о прошлом. Это серьезная ошибка. Если не говорить о прошлом, оно превращается в зияющий темнотой провал.

– Она меня ненавидит. Я не сразу с этим смирился. Из-за меня ей пришлось выйти замуж за папу, и она испортила себе жизнь. Если бы я не родился, мама нашла бы хорошую партию.

Франк был прав. Возразить было нечего.

– Меня она тоже ненавидит?

– Ты ни в чем не виноват. Она хотела семью, но ты для нее не Делоне, а Марини. Помни об этом. Я не собираюсь настраивать тебя против мамы, я на нее не злюсь, но ты должен знать.