– Подруга дала мне эту книгу, но я еще не успел прочесть.

Сартр лихорадочно писал, зачеркивал, начинал сначала, скрипя пером по бумаге. Закончив, он встал, залпом допил виски и ушел. Листок остался лежать на столике. Никогда не забуду мрачного выражения его лица…

Игорь и остальные захотели прочесть текст. Многие фразы были перечеркнуты, разобрать удалось всего несколько строк. Игорь начал читать вслух:

– «Мы были в ссоре, он и я. Ссора – ерунда, если знаешь, что снова встретишься, ссора – всего лишь один из способов жить рядом и не терять друг друга из виду в нашем тесном мире. Ссора не мешала мне думать о нем, чувствовать его взгляд на странице книги, газеты, которую он читал. Я спрашивал себя: „Что он об этом думает? Что говорит – сейчас, в данную минуту?..“ Его упрямый гуманизм, строго обязательный и чистый, суровый и нежный, вел безнадежную битву со многими уродливыми явлениями нашего времени. Благодаря своей упрямой непокорности он непостижимым образом утверждал превосходство принципов высокой морали, защищая их от лишенных совести политиков и золотого тельца сугубого реализма…»

Павел взял из рук Игоря листок, чтобы прочесть самому – как будто не поверил своим ушам, – потом передал его Владимиру, тот – Вернеру. Текст прочли все присутствующие, каждый составил собственное мнение.

– Я думал, они враги? – удивился Имре. – «Ссора – всего лишь один из способов жить рядом и не терять друг друга из виду…» Что, черт возьми, значат эти слова? Ты либо в ссоре с человеком, либо нет!

– Поздновато для сожалений, – бросил Владимир.

Они заспорили, как делали всегда и по любому поводу, не слушая друг друга, но старались не повышать голос. Виржил ругал Сартра, Грегориос его поддерживал. Затеяв спор, они переходили с французского на родной язык – так им было легче ругаться и оскорблять друг друга. Вернулся Сартр в сопровождении Жаки, и шум затих. Сартр увидел, что мы читаем его текст, и ему это не понравилось. Он отобрал листок у Леонида, сунул его в портфель и молча покинул клуб. Все застыли. Я спросил у Игоря, чем они так потрясены.

– Он попал в точку, угадал больное место – общее для всех нас.

Уже много недель все разговоры в нашем доме касались только нового магазина. Восьмое чудо света. Папе пришлось не на шутку схлестнуться с Филиппом, который считал верхом глупости тратить деньги на украшательства.

– Это показуха. У фирмы Делоне есть репутация. Можно было подкрасить, подновить, чтобы было чистенько, но крушить все подряд ради того, чтобы пустить пыль в глаза окружающим… Да ни за что на свете!

Судьбу битвы решила мама.

– Ты отдал мне магазин, папа, – сказала она. – Теперь делами ведаю я – и неплохо, как ты сам мог заметить. Поль прав, модернизация необходима и неизбежна.

– Выбросить миллионы на витрину окнами на авеню, мрамор, лампы дневного света и раздвижные двери, оборудовать контору на втором этаже, мастерскую во дворе и заменить мою вывеску – она была как новенькая! – на другую… Нет, я категорически не согласен, Элен. А музыка? Что за глупость? Это тебе не опера. Ты управляешь магазином, но я остаюсь акционером. Новое помещение слишком большое и слишком красивое. Не забывай, мы обслуживаем простых людей. Роскошь не в стиле нашего квартала. В делах, как и в жизни, не стоит заноситься.

Мама не любила, когда ей противоречили, но и сама никогда не спорила. Она слушала – терпеливо, не перебивая, но это не означало, что доводы собеседника ее убедили. Мамино молчание не было знаком согласия. Она много лет подчинялась своему отцу, но в это воскресное утро решила расставить все по местам.