Юле было так плохо, что квалифицировать происшедшее как форс-мажорные обстоятельства она смогла лишь в самолете. Она сидела в просторном кресле, свободно вытянув ноги, грустила об утраченной возможности, наслаждалась привилегиями бизнес-класса и морозным духом кондиционеров.

Юля Хлудова была девушкой из социальных низов. Впрочем, в стране под названием Си-си-си-пи это понятие имело относительный характер. Родилась она во вросшей в землю железнодорожной казарме, стоявшей в тридцати метрах от стальных путей самой напряженной в Советском Союзе магистрали Ленинград – Москва. Из интерьеров детства Юля помнила только похожую на паровоз чугунную дровяную плиту, на которой готовили пищу, и покрытое линолеумом очко. Казарма сотрясалась от грохота, вызываемого тяжелыми товарными и скорыми поездами, каждые пятнадцать минут, то есть примерно семьдесят раз в сутки. Но никто не обращал на это внимания. Все давным-давно привыкли. Крошечная Юля влезала на подоконник и махала проезжавшим мимо на «Красной Стреле» участникам Олимпиады-80, улавливая обрывки зажигательной музыки диско, медленным поездам с призывниками, двигавшимся к югу, в сторону Афганистана, товарным составам с химическими удобрениями, над которыми клубилась красивая голубая или розовая дымка, и тяжелым эшелонам с покрытыми брезентом танками – раз в неделю четыре танка «Т-80» везли в сторону Москвы, ровно столько их делал Кировский завод за семь суток трехсменной работы.

Отец Юли Виктор был угрюмый молчаливый мужик из тех, еще некрасовских, кто до смерти работает, до полусмерти пьет. Совершенно трезвым его можно было застать только в пять утра в рабочие дни, когда он вставал, завтракал и выходил из дома, чтобы отправиться к Станции, где работал путевым обходчиком. Раньше он был машинистом, но за пьянство его из машинистов прогнали. С детьми – у Юли были две старших сестры – он общался мало. За всю жизнь от рождения до пяти лет он не сказал Юле и десятка фраз. Иногда вечерами, когда за кухонным столом он чинил утюг или накладывал кожаные заплатки на свои огромные рабочие валенки, Юля забиралась на его колено и тихо смотрела, что он делает. Он не прогонял ее, но и не разговаривал. Однако рядом с ним Юля испытывала странное ощущение, которое осталось с ней навсегда. Ей казалось, что ее отец на самом деле не просто отец, а центр огромного невидимого космического объекта, могущественного и дружелюбного по отношению к ней, Юле, допускающего Юлю в тепло в своем центре. Это ощущение, в свою очередь, порождало ощущение безопасности, защищенности и покоя. Ее мать и отец спали вместе на очень узком диване. Когда Юля, уже став взрослой, задумывалась над физиологическими причинами своего необычного ощущения, то склонялась к мысли, что еще в утробе чувствовала близкое успокаивающее присутствие отца.

Мать Юли, пухлая женщина по имени Идея, в просторечии Идка, служила на Станции буфетчицей в вокзальном ресторане.

Из впечатлений раннего детства Юле вспоминались купания в дренажной канаве жарким летом и походы со сверстниками Димкой и Вовкой за приключениями. Например, выяснять, насколько ниже по течению канавы снесло за ночь дохлую кошку, или выслеживать частенько появлявшегося у здания начальной школы эксгибициониста.

Велосипедов ни у кого не было, зато дети катались на инвалидной коляске страдавшей церебральным параличом девочки Тони. Ее мать уезжала в Питер на работу и оставляла дочку на пьющую бабушку. Бабушка часто засыпала и забывала про ребенка. Тогда дети сажали Тоню на колоду, на которой вся казарма колола дрова, кто-нибудь один оставался держать ее за спину, потому что иначе она падала. Остальные забирались на коляску и развивали бешеную скорость по дорожке, ведущей вдоль железнодорожной насыпи. Однажды коляска угодила в дренажную канаву и был грандиозный скандал с женской дракой и милицией.