– Да вернут его тебе! Немца свезут и вернут, с телегой вместе! В телегу ему подстелить!

– Вот пусть Милова свой дает! А я не буду ждать, пока всех немцев увезут!

– Мой возьми, я с отцом домой пойду, – сказала Правена. – Немцы же все верхом были.

– Да этот так накукарекался… – Баёна захохотала, – на ногах не стоит, бормочет что-то, не разобрать.

Дочерей у Жельки выросло четыре: две старших, Баёна и Огница, уже были давно замужем, две младших, Милова и Живита, еще нет. Старшие со времени замужества занимались своим хозяйством, но в дни больших пиров приходили помогать, убежденные, что без них княгиня не справится. Мужей им, Агмунда и Красена, братья сыскали здесь же, среди своих товарищей в гридьбе.

С постельником и подушкой три девушку вышли во двор, где толпа гридей с хохотом устраивала диакона Теодора в телеге. Поначалу его было разбудили, под руки вывели из гридницы и пытались, усилиями четверых парней, взгромоздить на лошадь, но тот дважды падал в подставленные руки, и решили больше не рисковать. Вывели телегу, на дно положили постельник с подушкой, уложили грузного диакона, и он немедленно заснул.

– Зря ты свой дала, – сказала Правене Альвёр. – Вывернет его еще нашим медом да на твою подушку.

– Тогда пусть на память себе оставит, она старая, – отмахнулась Правена. – Вот ведь развезло человека. Как будто у них в этой… Регинорум-Франкорум и меда не водится.

– Он говорил, почему толстый такой, – сказал им Градимир, брат Градиславы. Скрестив руки на груди, он стоял возле крыльца и усмехался вслед выползающей со двора телеге. Прочие немцы окружали ее верхом, освещая дорогу факелами, Радольв, тоже верхом, указывал дорогу. – Им, монахам, мяса есть нельзя, чтобы того, к бабам не тянуло, а от хлеба и овоща вот так вот разносит горой.

– Бедняжка! – хмыкнула Альрун.

Альрун при Святославовом дворе славилась как дева-скальд.

– Есть еще для вас, девки, новость! – К Градимиру подошел Хавлот, сводный брат Альрун, и обнял товарища за плечи. – Вуефаст со Свенельдичем свадьбу назначили.

Оба они были мужчинами рослыми, но в остальном несхожими. Градимир, худощавый, с горбатым носом и темными волосами, зачесанными назад от узкого лба, с черными бровями и глубоко посаженными темно-карими глазами, напоминал встревоженную птицу. Хавлот, плотный, не толстый, но широкий, с крупными чертами лица, каждым малейшим движением выражал несокрушимую уверенность. Несмотря на немалый вес, ступал легко, как видение, и имел привычку чуть поводить густыми темными бровями, словно вел неслышный разговор с кем-то. Градимир, сын боярский, происходил из полянского рода, а Хавлот родился от Ивора и Зоранки, третьей Ингваровой хоти.

– Свадьбу? Да ну!

Девки мигом столпились вокруг, хотя прекрасно знали, о чьей именно свадьбе идет речь.

– Истовое слово. После той драки на Зеленого Ярилу, видать, Свенельдич, видать, Вуефасту говорит: пятое-десятое, так мы женимся или бросаем эту трепотню пустую? А тот Гостяте: хватит… набегался, берем невесту.

Хавлот было хотел сказать «хватит бегать за кем ни попадя», но увидел рядом Правену, которую вовсе не хотел обидеть. Он был женат на ее сестре Пламене, второй дочери Хрольва, и знал, что Правена вовсе не виновата в том, что ради крашеного яичка от нее завязалась драка, да еще с участием таких видных людей.

– Через день у них сговор, – подтвердил Градимир. – Вуефаст и нас всех звал.

– Ну вот, Правенушка! – с мнимым сочувствием сказала Живина, самая младшая Желькина дочь. – Не взошло твое счастьице, осталась ты без женишка!