Гаррет улыбнулся и мотнул головой, но сам на этот вопрос ответить был не в силах.

Недобрая новость просквозила по Зеленой Горке, как легкий бриз в предвестии грядущего шторма. Умирал князь Осай, и с ним умирала эпоха. И как перед всякой бурей, перед этим событием взлетало кружить воронье.

Несмотря на полумрак, гостиная нагрелась. Послеобеденный летний час жаловал лишь ленивые вздохи ветра, несущие еще больше жары, чем прохлады. Они сидели за наборным столиком, чью поверхность в красно-белую клетку отец с Халевом Карсоном иногда использовали в качестве игрового поля. Той игры Элейна не знала и сейчас играла в другую.

– Когда я на него наткнулась, подумала о вас, – сказала Беайя Рейос. С материнской и хорошо отработанной улыбкой.

Элейна провела пальцами по шитью. Оно едва ли превышало вширь ее составленные вместе ладони, но исполнение поражало искусностью. Шелк и лен складывались в миниатюрную карту Зеленой Горки. Поместья великих родов. Зелено-синим переливался акведук, проходивший от реки выше порога и далее вниз, в Коптильню. Элейне стало интересно, какого рода нитью его вышивали.

– Помните, когда вы были помладше, мы шили вместе? – спросила Беайя.

– Помню, – ответила Элейна, потому что правда вышла бы неловкой и грубой.

Вероятно, глава рода Рейос прежде приглашала Элейну в гости по случаю, но очень сомнительно, чтобы они хоть раз вышивали вдвоем. Скорее Элейне давали повозиться с иголкой в обществе дворецкого или гувернера, чтобы чем-то занять ее, пока отец встречался с другими взрослыми. Происхождение маленькой карты от тех занятий не более правдоподобно, чем рождение собакой птенца. Куда важнее притворный предлог.

– Я нежно любила вашу маму, – продолжала Беайя, возможно уловив, что подарок не пробудил желаемой ностальгии. – Замечательная была женщина. Все мы чем могли помогали несчастному Бирну растить вас после ее ухода.

Элейна улыбнулась, тогда как внутри нее что-то сжалось в клубок. Беайя огладила свою пергаментную щеку, будто потерялась в воспоминаниях. Вполне может быть. Как знала мать Элейны Беайя, самой дочери не узнать никогда. Кто готов утверждать, что этой сушеной груше не выпадало теплых минут с той, которая умерла при рождении Элейны? Но и нити карты, и нити памяти предназначались в качестве уз, пусть и непрочных, и не могли не вызвать негодования. Беайя Рейос не была первой, кто нанес Элейне визит, не первой с небольшими подарками в напоминание о знакомстве. Если бы Осай а Саль был здоров, если бы его правление обещало протянуться еще десяток лет или два, посетители бы к ней не ходили.

Но пока отец приближался ко дворцу, Элейна – старший и единственный ребенок – тоже менялась. Становилось труднее игнорировать факт, что день ее собственного взошествия вполне способен настать. Лихоманка приходит за власть имущими равно как и за голытьбой. Князья страдают от неизлечимых болезней, злосчастья и порчи, как и все остальные. И добрые отношения с девчонкой непременно окупятся, если она однажды станет в этом городе всем.

Беайя сжала кисть Элейны и утерла явно не видимую для той слезу. Пожилая дама даже не думала упоминать о том, что ее внуку Фортону шестнадцать – всего на два года меньше, чем Элейне. Не сегодня. Да и два года разницы между шестнадцатью и восемнадцатью поболе, нежели между восемнадцатью и двадцатью, когда он достигнет ее нынешнего возраста. Намекать на это сейчас будет бестактно, зато когда остынет погребальный костер Осая, а ее отец уверенно устроится во дворце… что ж, тогда все они будут жить в совсем другом мире.