– Где отряд? – быстро спросил он, приковав к Хакиму внимательный и пристальный взгляд.

– Отряда нет, Бахрам-ака… Беда, большая беда…

– Как? – откинулся в седле Бахрам.

– Отряда нет, – повторил Хаким. – Отряд попал в засаду, и все полегли… Уцелели только двое: я и Узун-кулок.

Всадники глядели на него с оторопелым видом.

– А Ахмедбек где? – крикнул после паузы Наруз Ахмед.

– О! Ахмед теперь в раю, среди гурий. Ему срубил голову старый Умар Максумов. Тот самый Умар, который когда-то в Бухаре был известен как знатный резчик, а потом сидел в эмирском клоповнике.

Наруз Ахмед сжал губы, чтобы стоном не выдать своего состояния.

– Когда это случилось? – спросил Бахрам.

– Трое суток назад, на рассвете, в тугаях, недалеко от колодца Неиссякаемого.

Наруз Ахмед молчал, и глаза его были страшны.

– А где же Узун-кулок? – спохватился Бахрам.

– Он тоже взят аллахом на небо, только двумя сутками позже. По дороге он наступил на гюрзу, и она принесла ему смерть.

Наруз Ахмед молчал. Он тешил себя надеждой, что этот оборванец не знает его…

– Куда ты бредешь? – строго спросил Бахрам.

Хаким замялся, озираясь по сторонам.

– В Бухару.

– Зачем?

– Видишь ли, Бахрам-ака… Отряда нет, коня нет… Аллах отвернулся от нас. Быть может, ему неугодны наши дела? Кто знает?

Сказав это, Хаким испугался и с опаской взглянул на руку Бахрама, лежавшую на эфесе шашки. Но рука оставалась спокойной.

Хаким нерешительно продолжал:

– В Бухаре мой дом… Давно там не был… Все по пескам и по чужбинам таскаюсь. Уже стар я, чуть-чуть передохну, отдышусь. Может, нового коня достану…

Наруз Ахмед не мог больше вынести болтовни этого оборванца: он приподнялся на стременах, взмахнул камчой, готовый опустить ее на голову Хакима, но его руку перехватил Бахрам.

– Не стоит. Не горячись! – сказал он. – Он нам еще пригодится. Ступай… Хаким!

Глаза Наруза Ахмеда гневно блеснули.

Всадники с места подняли коней в галоп и вскоре превратились в маленькие точки. Потом они вовсе исчезли в раскаленном, дрожащем мареве.

Пораженный и озадаченный великодушием Бахрама, верного телохранителя Ахмедбека, Хаким помял свою бороду, покачал головой и отправился своей дорогой.

– Кажется, – проговорил он вслух, – я отделался очень дешево.

К столетнему карагачу с пышной, раскидистой, точно шатер, кроной подъехали и остановились двое всадников. Они были в милицейской форме, при пистолетах, со шпорами на ногах.

Один из них легко спрыгнул с коня, отдал повод другому и коротко бросил:

– Пойду. Жди здесь!

– Да будет легок твой путь, – вполголоса проговорил оставшийся.

В кишлаке давно ютилась ночь. Высокое небо было густо усыпано звездами. С гор тянуло прохладным, освежающим ветерком.

Позванивая шпорами, человек миновал несколько домов и зашел в первую попавшуюся открытую калитку.

Во дворе стояла такая же тишина, как и на улице. Человек постоял несколько минут в нерешительности, выжидая, что вот-вот на него набросится с лаем собака, но этого не случилось. Он обогнул угол дома, юркнул в настежь открытую дверь и, остановившись перед второй, запертой, постучал.

– Кто там? – раздался женский голос.

– Милиция. Откройте!

За дверью послышался шорох, шепот, глухие шаги, и наконец дверь скрипнула. Показалась пожилая заспанная женщина с лампой в руке. Она уступила было дорогу гостю, но тот предупредил:

– Заходить не буду. Некогда. Как в кишлаке?

– Что как? – с недоумением переспросила женщина и, приподняв лампу до уровня головы, всмотрелась в незнакомое лицо.

– Тихо, спокойно?

– Да… да… А что?

– Ничего. Басмачи не заглядывали?

– Что вы… что вы… Аллах милует… Да и чего они сюда заглядывать будут. Мы ведь у города под боком. По дороге все время машины бегают.