– Не пугай.

– Не буду, – согласился Нейман и нарочито равнодушно усмехнулся. – Я в суд обращусь, пусть он тебя пугает.

Марина остановилась в дверях. Услышав про суд, она сразу как-то съежилась и с мольбой посмотрела на Неймана. Но его этот взгляд не тронул. Он знал, что сам мог бы смотреть на нее так хоть неделю, Марина даже не поморщилась бы.

– Какой суд, Нейман, ты с ума сошел? – прошептала она.

– Обычный суд, самый гуманный суд в мире. – Владимир Валентинович не смог приглушить злорадные нотки в голосе, да не очень и старался. – Если мы с тобой не можем договориться, то разумно обратиться к компетентным и беспристрастным людям. Доказать отцовство мне будет нетрудно, это раз. Квитанции от переводов, доказывающие, что я добросовестный родитель, у меня есть. Что еще надо для счастья? Мать и отец у нас имеют равные права.

– Умоляю тебя, не делай этого!

– Тогда давай решим, когда и как ты меня с ним познакомишь.

– Только не дави на меня! Дай мне время все обдумать.

Нейман распахнул перед ней тяжелую дверь ресторана.

– Хорошо, месяц. Как раз я обживусь на новом месте, устроюсь на работу… Но это последний срок, Марина. Если ты снова начнешь тянуть, я подам в суд.

Бросив Нейману, чтобы не провожал, она быстро ушла. Нейман грустно проследил за ее маленькой решительной фигуркой.

На душе было гадко и смутно. Мысль напугать бывшую жену судом родилась экспромтом, Нейман ничего такого не планировал. Но радости от того, что неожиданная находка оказалась действенной, Владимир Валентинович не испытывал.

«К черту, – уговаривал он себя, – я имею право на встречи с сыном, а если Марина поступает как бандитка с большой дороги, почему я должен это безропотно терпеть? Вполне нормально – тот, к кому пытаются применить силу, обращается за помощью к закону. Почему мне кажется, будто я поступаю непорядочно? Не потому ли, что я всю жизнь отказываюсь от того, что мне принадлежит? Беру только то, что мне предлагают с милой улыбкой и поясным поклоном, а сказать «Эй, дружище, ну-ка отдай мое!» кажется мне таким непроходимым жлобством, что я предпочитаю вовсе обойтись без этого… Я мог бы не отпускать жену. Мог бы не давать ей развода. Мог бы отказать Валерию в усыновлении… Да элементарно приехать в отпуск и дать ему в глаз, чтоб знал, как чужих жен уводить! Но так хотела Марина, а мне почему-то ее желания казались важнее моих законных прав».

Размышляя таким образом, Нейман дошел почти до конца улицы Восстания. Остановился возле мрачного серого дома в стиле модерн. Когда-то они с Мариной снимали здесь комнату. А она, наверное, даже не вспомнила, что здесь был их первый дом. Как все изменилось за эти годы… Вот тут, на углу Восстания и Кирочной, был гастроном, где они покупали готовые котлеты по двенадцать копеек, а иногда прилавок-холодильник бывал завален телами, другого слова не подобрать, молочных поросят. Марина тогда боялась ходить в магазин. Стены были выкрашены облупившейся серо-желтой краской, а в центре зала возвышалась будка с кассовым аппаратом, который гремел и звенел, пробивая чек. Теперь тут торгуют компьютерами. А в этом полуподвале была булочная. Хлеб лежал на высоких деревянных стеллажах, к каждому стеллажу была привязана большая двузубая вилка, с помощью которой следовало определять свежесть буханок. За стеллажами – окошко, где тетка в белом халате с помощью стрелочных весов отпускала сухари и пряники в кульки из грубой серой бумаги. Все изменилось. Булочной давно нет, вместо аромата свежих плюшек магазин пропитался запахом дорогих духов.