– Очень красивая вещица, – сказала Сарика, кивнув на часы. – Вам пойдут.

– И что, всем… дарят?

– Врач – это святое. От вас зависела жизнь пациента, даже если все это время он провел в бессознательном состоянии, поэтому уважающий себя богач просто не мог не отблагодарить вас за то, что он не умер из-за вашего наркоза!

– Как долго вы здесь работаете, Сарика?

– Почти пять лет. На самом деле давно могла бы уже уходить на покой, но мне тут нравится – свобода от условностей, хорошие бонусы, возможность отдохнуть от семейных забот…

– Вы замужем?

– Конечно! У меня муж и двое замечательных сыновей. Я могла бы не работать, но, как я уже сказала, для меня жизнь на «Панацее» – отдушина, а не просто служба. Мне кажется, что и вам это тоже нужно, Агния, верно?

В чем-то Сарика определенно права: в мире, где женщина по определению занимает в жизни позицию далеко позади мужчины, плавучий госпиталь являлся именно тем местом, где представительница слабого пола способна сделать удачную карьеру и занять достойное положение в жизни, согласно ее собственным умениям и способностям, без оглядки на правила приличия, принятые в том обществе, где работающая женщина до сих пор являет собой нечто чуждое национальной культуре.

Значит, Сарика здесь уже пять лет? Таким образом, она была знакома с Ван Хасселем… Я с трудом преодолела желание расспросить ее о нем немедленно – это выглядело бы совершенно неуместным поступком и одним махом разрушило бы все усилия Еленина и его команды. Нет, мне следует дождаться более удобного момента, когда мои вопросы не покажутся Сарике подозрительными.

Во время ужина я, как обычно, разделила свой столик с Нур. Пациенты ели раньше или получали еду прямо в каюты, поэтому с восьми до десяти вечера ресторан на верхней палубе «принадлежал» только медицинскому и обслуживающему персоналу. Посреди зала располагался огромный «шведский стол», включавший в себя салат-бар, плюс несколько подносов со свежими кукурузными лепешками и большие чаны из нержавеющей стали, полные кипятка. Такой штуки, как растворимый кофе, здесь не признавали, поэтому специальный человек, один из младших коков, варил его в джезвах, установленных на песчаной бане. Правда, можно было воспользоваться кофе-машиной, но большинство азиатов предпочитали старинный способ приготовления. Прочие блюда подавались согласно меню, причем за обедом мы заказывали то, что хотели бы съесть на ужин.

Пока я болтала с Нур, поедая салат, обильно сдобренный специями, в конце зала послышались чьи-то громкие китайские ругательства. Большинство работников камбуза принадлежали не к арабской, а к китайской национальности. Старшим коком, державшим в страхе своих соотечественников, являлся Кун Ли, маленький, лысый, с узкими глазками, утонувшими в его пухлых щеках, и с морщинистым лбом. В «хорошие» дни его глаза даже возможно было разглядеть, но такие дни случались у него весьма редко. В этот момент Кун Ли как раз на чем свет стоит разносил в пух и прах одного из своих подопечных. Я не знала, что именно произошло, но, судя по валявшемуся на полу блюду с рисом, неуклюжий парень опрокинул его и рассыпал гарнир.

– Смешной у них язык, у этих китайцев, верно, абла? — обратилась ко мне Нур, с интересом наблюдавшая за разыгравшейся сценой. – Лопочут что-то быстро-быстро и даже вроде бы друг друга понимают!

Стоявший на коленях молодой мужчина уж точно не обманывался насчет того, что ему говорил, а вернее, кричал его начальник. Тем не менее он, склонив голову, молча выслушивал Кун Ли, всей своей позой демонстрируя полнейшее смирение. Я отметила про себя, что уже видела этого китайца, хотя на палубе он появлялся редко, видимо, проводил все свое время в камбузе, под неусыпным надзором начальства. В тот, первый, раз я не могла не отметить весьма привлекательной наружности этого парня, хотя в целом китайский тип внешности оставляет меня равнодушной. Помню, я подумала тогда, что этот кок, должно быть, полукровка, потому что черты его лица – вполне европейские, волосы – вьющиеся, густые, и лишь раскосые глаза и выступающие скулы выдают в нем представителя монголоидной расы. Причем глаза у него не темные, как можно было ожидать, а светло-карие, почти желтые, как у амурского тигра.