– В таких критических случаях всегда есть сомнения, доктор Пирсон. Но я решил, что все симптомы подтверждают прободную язву, и предпринял эксплоративную лапаротомию[1]. – Бартлет сделал паузу. – На операции выяснилось, что у больного нет прободной язвы. Рана была ушита, и больной переведен в отделение. Я вызвал на консультацию доктора Тойнби, но больной скончался до его прихода.

Бартлет закрыл блокнот и обвел взглядом присутствующих. Итак, диагноз действительно был неверным, и, несмотря на то что Бартлет сохранял внешнее спокойствие, Люси понимала, что сейчас творится в его душе. Можно было спорить, оправдывали ли имеющиеся симптомы проведение экстренной операции.

О’Доннелл посмотрел на доктора Пирсона и вежливо поинтересовался:

– Будьте любезны, сообщите нам результаты вскрытия.

Люси подумала, что главный хирург тоже прекрасно осведомлен об этих результатах и знает, что последует дальше. Главные специалисты всегда знакомились с результатами вскрытий, касавшихся их специальности.

Пирсон перебрал лежавшие перед ним бумаги, потом выбрал один лист и поднял голову:

– Как уже сказал доктор Бартлет, у этого больного не оказалось прободной язвы. В животе вообще все было нормально. – Он помолчал, как будто для того, чтобы усилить драматический эффект, а затем снова заговорил: – У больного оказалась пневмония на ранней стадии. Боль в животе была обусловлена сопутствующим тяжелым плевритом.

Вот так. Люси обдумала все услышанное от Бартлета. Все правильно, оба заболевания проявляются одинаковыми симптомами.

– Есть ли у коллег вопросы? – спросил О’Доннелл.

Наступила неловкая пауза. Да, совершена ошибка, но ошибка не злонамеренная. Сидевшие за столом врачи чувствовали, что каждый из них может оказаться в точно такой же ситуации. Высказаться решил Билл Руфус.

– Я бы сказал, что при такой симптоматике пробная лапаротомия была оправданной.

Именно этого ждал Пирсон и в ответ задумчиво произнес:

– Ну, не знаю… – И небрежно бросил «гранату»: – Мы все знаем, что доктор Бартлет редко интересуется чем-либо, кроме живота.

В кабинете повисла гробовая тишина, а Пирсон продолжил:

– Вы вообще исследовали легкие, доктор Бартлет?

Высказывание и вопрос были сами по себе возмутительны. Если даже Бартлет заслужил упреки, то они должны были исходить от О’Доннелла, а не от Пирсона и не здесь, а за закрытыми дверями. Нельзя было вести себя так, словно Бартлет был известен своим легкомыслием. Напротив, те, кто с ним работал, поражались его скрупулезности и, как казалось многим, чрезмерной осторожности. В данном случае он столкнулся с необходимостью принятия быстрого решения.

Бартлет вскочил на ноги, едва не опрокинув стул. Лицо его горело.

– Конечно, я слушал легкие и перкутировал грудную клетку! – Он буквально выкрикнул эти слова. Борода его тряслась от гнева. – Я уже сказал, что больной был не в том состоянии, чтобы отправлять его на рентген, а если бы даже мы его сделали…

– Джентльмены! Джентльмены! – попытался вмешаться О’Доннелл, но Бартлета уже невозможно было остановить.

– Очень легко быть умным задним умом, и доктор Пирсон никогда не упускает возможности это продемонстрировать.

Со своего места, взмахнув трубкой, подал реплику Чарли Дорнбергер:

– Не думаю, что доктор Пирсон хотел…

Бартлет резко оборвал гинеколога:

– Конечно, не думаете. Вы же его друг, и он никогда не нападает на акушеров.

– Довольно! – О’Доннелл, расправив плечи, встал. Его атлетическая фигура нависла над столом.

«Он настоящий мужчина – с головы до пят», – подумала Люси.

– Доктор Бартлет, вы не будете так любезны сесть? – О’Доннелл стоя ждал, пока Бартлет неохотно усаживался на свое место.