Сразу у входа высился какой-то агрегат из хрусталя и бронзы. Седло в металлической раме, перед ним – циферблаты и рычаги, внизу – педали и хаос прозрачных изогнутых трубок, проводов и зубчатых колесиков, позади сиденья – кожаный ранец. Венчали этот механизм хрустальные лопасти на прочном штоке – вероятно, они вращались как вертолетный винт, но сейчас скорей походили на огромный зонтик. Ни следа пыли и никаких заметных повреждений; бронза и хрусталь блестят, словно конструкция только что вышла из рук неведомого мастера.

Клим в изумлении уставился на нее.

– Машина времени, сир, – произнес за его спиной Дитбольд. – Помнится мне, из вашего мира, как многие другие предметы, что собраны здесь.

– У нас нет таких машин. Нет и никогда не было!

– Ты уверен, мой государь?

– Абсолютно!

Маг усмехнулся и погладил бороду.

– Люди иногда придумывают удивительные вещи. У вас они остаются идеей, мечтой, темой для фантастических историй, но тут… – Он прикоснулся к рычагу с навершием из слоновой кости. – Тут они могут овеществиться. Идея становится реальностью.

– Любопытное свойство, – сказал Клим, всматриваясь в дальний конец галереи. – И очень полезное, если мы найдем здесь взвод боевых роботов или хотя бы марсианский бластер.

– Посмотрим, – бросил чародей. Он взял с ближайшей полки серый булыжник размером с небольшую дыню и бережно покачивал его в руках. – Вот одна из чудесных реликвий, сир. Происхождение неясное, ибо в твоем мире Вавилонскую башню так и не построили. Но где-то, в какой-то другой вселенной, ее смогли соорудить. Это камень из ее основания.

Вернув булыжник на место, он прикоснулся к сосуду из золотистого стекла, изукрашенного розовыми цветами. Емкость была основательной, на пару литров, и плотно закупоренной, однако от нее тянуло крепким ароматом.

– Пьяный эльфийский мед, древний, волшебный, – произнес Дитбольд благоговейно. – Нынче такого не делают, пчелы не те и эльфы тоже. А здесь – в целости и сохранности!

– На что он годится? – спросил Клим.

– Открывает пророческий дар, твое величество. А нынешние меды, что варят у эльфов, только любовному пылу способствуют, а более ничему. Даже поговорка есть такая: пить эльфийский мед. Что значит предаваться страсти, – отозвался Дитбольд, слегка покраснев.

Клим только хмыкнул в ответ.

– Гляди-ка, серебро! Может, неразменные рубли, а? – Он потянулся к шкатулке с монетами, но маг перехватил его руку.

– Не трогай, государь, не прикасайся во имя Благого! Я говорил, что кое-какие вещицы тут очень опасны. Перед тобой один из самых вредоносных амулетов, какие измыслены дьяволом. Вечное проклятие на этом серебре. Это тридцать сребреников Иуды. Того, который предал Благого Господа.

– Да ну! – удивился Клим. – А с виду – деньги как деньги!

– Деньги за грех предательства, и длань человеческая не должна их касаться. – Маг сурово нахмурился. – Пусть лежат здесь, в забвении и мраке.

Он зашагал в глубь галереи, показывая на то и это и бормоча под нос:

– Клык Дракулы, тоже проклятая вещь… зелье от всех недугов с Альтаира, но уже прокисшее… посох Моисея и доска от Ноева ковчега… нить Ариадны – похоже, совсем рассыпалась в труху… семимильные сапоги…

– Стоп! – сказал Клим. – Надеюсь, на сапогах нет проклятия? Нет? Ну, тогда я их с собой прихвачу. Штука полезная.

Он перекинул сапоги через плечо. Кожа на них была толстая, прочная, подошва на медных гвоздях, размер великанский – видимо, тачали их с запасом, на любую ногу. Не исключалось, что для стоявшего рядом гиганта с плоским безжизненным лицом и огромными руками. Клим поскреб его плечо, посыпалась сухая глина, но чудище не шелохнулось.