– Ну да, лежат пока, – подмигнул Дойл.

Когда мы пошли обратно, я понял, на что он намекал. Терри, Брайан и Полмонт поехали прямо через ворота, по прибрежному шоссе, груженные проволокой. Это был самый рискованный путь, однако мне, Джентльмену и Дойлу тоже не в кайф: мы пошли обратно через темень и грязищу. Собаки были на месте, все пытались вырваться, у той злобной культи сильно кровоточили. Через скотч пробивалось их стихающее повизгивание.

Дойл склонился над раненой овчаркой и потрепал ее, как бы утешая.

– Ну что, мальчик. Что за суматоха, – заворковал он и, имитируя детский лепет, повторил: – Што жа шуматоха.

Потом подошел Джентльмен, и они за руки за ноги протащили пса через дыру в заборе. Джент припарковал белый «форд» и, чтобы открыть заднюю дверь, отпустил свой конец собаки. Потом они закинули собаку в багажник, и, ударившись об пол, она завыла от боли.

Я подождал, пока они сходят за вторым псом, которого Джент держал за ошейник, чтобы не тягать за обрезанные передние лапы, а Дойл за задние. Он отправился туда же, куда и первый.

Мне это все не нравилось. Что меня взбесило, так это то, что никто мне не сказал, что за хуйня тут происходит с этими собаками.

– Че за хуйня? – спрашиваю. – Это ж беспредел. Что вы задумали?

– Заложники, старик, – подмигнул Дойл и засмеялся вслед за Джентом, который аж пополам согнулся. Смеющийся Джентльмен – зрелище не для слабонервных, настоящий маньяк-убийца с бензопилой. Дойла понесло: – Эти суки слишком много знают. Они могут нас всех сдать. Копам достаточно будет вписать в дело какого-нибудь доктора Дулитла,[11] и все – нам хана. Да ладно, Биррелл, садись спереди с Марти, а я составлю компанию своим ребятам сзади.

Я сел, а Джентльмен мне и говорит:

– Мне восточноевропейские овчарки никогда не нравились. Этой собаке нельзя доверять. Если б я хотел завести собаку, взял бы пограничную колли.

Я молчу, а Дойл все не унимается.

– Это не восточноевропейские, а немецкие овчарки, так? – промурлыкал он и загоготал. – Гребаные ссыкуны, ротвейлер или питбуль так просто не дался бы.

У него был спид, и он решил поделиться. Я лизнул совсем немножко, и то чтобы школу не проспать, а большая часть содержимого фольги осталась на большущих влажных пальцах Джентльмена. Мы катились, довольные такие, по Галлейн-роуд, и только Дойл портил картину своими нездоровыми шуточками по поводу собак. Он, конечно, псих. По мне, так у него точно не все дома.

– А знаете, в африканских племенах, бля нах, – говорил он, и челюсти у него ходили ходуном, а глаза вылезали из орбит, – считается, что если ты кого-то убил, его сила переходит к тебе. Такой охотничий приблуд. Значит, нам достанется сила этих собак! Как мы их мощно захуячили!

Джентльмен молча смотрел на дорогу, он вел. У меня в голове все крутилась эта тема, «Полицейские и воры». От Джента Дойл реакции и не ждал, поэтому обращался исключительно ко мне, что мне совсем не нравилось.

– Ты четкий парень, Биррелл, лишнего не скажешь, прям как Марти. Языком ты не мелешь, но припечатать можешь как надо. И на пиздеже тебя тоже никто не ловил. Совсем другое дело Лоусон. Я знаю – вы друзья, он мне и самому нравится, но, пойми меня правильно, он – пиздун-самоучка. А как зовут вашего мелкого друга, того, что распорол руку какому-то чуваку в школе?

– Голли, – говорю. И не то чтоб распорол. Просто малыш показал одному обуревшему, что к чему. Все так преувеличивают.

– Ну да, Голли. Он вроде пизденыш хороший. Борзый такой. Я как-то раз видел его на футболе. Через пару недель «Хибз» играют с «Рейнджерами» на Истер-роуд. Надо всем собраться и сходить всей тусой с района, ну и кто поборзее – с нами. Я знаю пацанов из Лейта. Круто было бы собрать несколько четких чуваков и помахаться с парнями из Глазго.