Но Рим был готов простить своему любимцу такие невинные забавы, это куда лучше, чем развязывать гражданскую войну в стране из-за своих политических воззрений.

И вот теперь какой-то хилый мальчишка будет оспаривать у великана Антония наследство Цезаря?! Если бы у Марка Антония хватило ума и опыта, чтобы разделить наследование денег Цезаря и его политического авторитета, он смог бы уничтожить Октавиана действительно как мальчишку, просто привлекая на свою сторону ветеранов походов, в которых участвовал сам. Но Цезарь был прав, не называя в числе наследников Антония, политиком тот был действительно никудышным, как и правителем. Дело не в несчастных львах или непомерных тратах на собственные прихоти, он меньше всего думал действительно об управлении и куда больше о своей обиде.

Правда, Марк сумел удержать Рим от бунта и расправы над убийцами Цезаря, что повлекло бы за собой не менее страшную расправу над многими: народ, давно ворчавший на излишнюю властность Цезаря, после его убийства был готов простить погибшему диктатору все грехи и недостатки, а с его обидчиками разобраться крайне жестоко.

И вот наследник Цезаря в Риме. Вид Октавиана поразил всех, стало понятно, что рассказывавшие о его хилости ничуть не преувеличивали, девятнадцатилетний внучатый племянник погибшего диктатора был невысок, щупл и бледен. А одет… ну кто же так одевается и обувается? Его парикмахеру так и вовсе следовало отрубить руки или четвертовать, потому что волосы нового Цезаря были длинны и висели тощими космами.

Женщины откровенно фыркали: уж лучше лысина Цезаря, чем такое убожество. Мужчины, особенно такие рослые, как Марк Антоний, способные поднять в воздух Октавиана одной рукой, снисходительно усмехались: диктатор просто пожалел мальчишку, только такое завещание способно защитить его от откровенного презрения окружающих. Да уж… не удался продолжатель рода Цезаря…

Раздавались даже голоса, робко напоминавшие, что сын Клеопатры Цезарион и тот куда крепче, хотя пока совсем маленький. Антоний этим воспользовался и снова напомнил сенату, что Цезарь признавал Цезариона своим сыном. Сенаторы заявление к сведению приняли, но предпринимать ничего не стали. Да и что можно предпринять, если завещание оглашено и наследником в нем недвусмысленно назван этот самый хилый Октавиан?

Конечно, говорили о подмене завещания, но все понимали, что это невозможно.

В этом отношении Рим хранил волю своих граждан незыблемо. В Общественном доме жили шесть весталок, придя к которым любой гражданин мог оставить завещание на хранение. Весталки берегли эти документы до тех пор, пока в них не появлялась надобность. Если гражданин решал что-то изменить, он торжественно изымал прежний документ, уничтожал его на виду у весталок и писал новый.

Нарушить обычай или подменить один документ другим девушки никогда не решились бы, для весталок существовала страшная система наказания, как и в случае потери девственности, преступница замуровывалась с небольшим количеством еды и питья. Кроме того, о завещании Цезаря вообще не задумывались, диктатор собирался в большой поход на Парфию, за время которого в Риме могло много что измениться.

…Но все разговоры о хилости наследника и неуместности имени этого мальчишки в завещании стихли сами собой, когда Октавиан появился в Риме. Он действительно был слаб телом и болен кроме астмы еще много чем, легче перечислить, чем Октавиан не был болен, боялся жары и холода, сквозняков, пыли, не переносил грубую пищу… Но он относился к тому типу людей, у которых внешняя хилость с лихвой компенсируется силой духа. Стоило тощему, обросшему, бледному мальчишке твердо глянуть в глаза очередному сенатору, и тот понимал, что Цезарь не ошибся в выборе.