– Да, – ответила я, потрепав его яркую мягкую челку. Потом осторожно спустила голову Тео со своих колен на диванную подушку. Он глубоко, со всхлипом вздохнул, словно расставался сейчас в своем забытьи с чем-то очень дорогим, но глаза не открыл.

– Сама, – подтвердила я, поднимаясь. – Я это сделала сама… Пока не трогайте его. Он спит. Пусть отдохнет.

О, да. Этот монстр, несомненно, нуждался в отдыхе после того, как искалечил невинного попутчика.

***

Я со злостью швырнула баул в угол комнаты. Он вдруг раскрылся, явив забитое суетой чрево, на пол вылетала ярко-розовая тряпка, жахнула о поверхность золотой отделкой. А потом из него вылетел и старинный меч Шиори. С грохотом не меньшим, чем драгоценные брюлики, свисающие с горловины платья почти до пояса. Меч я стащила из оружейной (просто из соображений, что там, куда я отправлялась, мне пригодилось бы оружие), а с этого платья и началась наша последняя ссора.

Вернее, последняя ссора началась с раута, который Дома Гнева объявили впервые после Вторжения. Все-таки прошло уже пять лет, и за это время многое из того, что было разрушено, восстановили.

Жизнь входила в прежнее русло, и свободную любовь, набравшую силу за время беспорядков, требовалось опять взять под контроль. Дома Гнева возобновляли ежегодные рауты – ярмарки женихов и невест. Продолжение избранных Гневом родов под пристальным взглядом старших. Это было сейчас главным: восстановить чистоту крови. Ну и рождаемость, конечно. После таких-то потерь.

Как правило, до Вторжения на рауты ежегодно собирались девушки, накануне вступившие в брачный возраст. Я, по всем меркам, уже давно перешагнула его, и известие о возобновление раутов, которое так воодушевило все Дома Нижнего Ронга, не очень-то меня тронуло. Это хорошо, что жизнь входит в свою колею, но та ее часть, которая связана с браками, меня не касается. Я пропустила свою весну, так же, как и большинство моих ровесниц, попавших в романтическом возрасте в период Вторжения. И ни капли не жалела. Вернее, вообще об этом не думала.

Тем неожиданней оказалось розовое вечернее платье в руках у Тео, с которым он появился на пороге гостиной.

Мы, как всегда, собрались там вечером. Уютно, тепло и беззаботно. Я – на небольшом диванчике, Ранко и Юса прижались с двух сторон, грели теплыми боками. Малыши устроились у меня в ногах перед креслом на большой мохнатой шкуре, так и не очищенной мной до конца от въевшихся пятен, что остались со времен Вторжения. Мы так и называли гостиную – «шкурная».

Белоснежная шкура изрядно истрепалась и потемнела, но в этом был даже какой-то обжитый уют. Рос и Юль любили валяться на ней, зарываясь в высокую шерсть, пахнущую немного дезинфектором, немного духами. Странно, что этот роскошный запах жизни до Вторжения за много лет так и не выветрился из шкуры неизвестного зверя. Тео говорил, что это запах маминых духов, а зверя убил на охоте папа. Где-то на краю света, в одной из своих экспедиций. Из очередной отец так и не вернулся. Наверное, Вторжение застигло его прямо во время работы.

– И пролился огненный дождь, и шел он три дня и три ночи, выжигая все, что попадало под его смертоносные струи. Братья, скрывшиеся в пещере, могли только наблюдать, как уничтожает он все, что было им дорого. Стонали и кровоточили их сердца, наполовину стерлись зубы, которые они сжимали в бессильной ярости, разбились кулаки, которыми они били в припадке отчаянья о холодные и равнодушные стены грота. Но огонь был неумолим. И на четвертый день сказал один из старших: «Если мир уничтожен, то не стоит и нам жить. Не будем прятаться, как последние трусы, достойно уйдем вместе с тем, что было смыслом нашего существования». И молча кивнули остальные пять братьев, соглашаясь с ним. И взялись они все за руки, крепко сцепившись ладонями, и шагнули разом под золотой дождь…