Дрон тряхнуло, но он не закружился, падая, а лишь покачнулся, тут же выровнявшись. Я же продолжал гнать его к форту, стараясь не повторяться в изменениях траектории и времени между безумными зигзагами.

В этот момент я слился с пультом и дроном воедино, перестало существовать вообще всё вокруг. Не человек, сидящий в штабе бетонного форта, а бешеная боевая стрекоза, что, жужжа своими моторчиками, мечется между врагами и нарядами в попытке выжить и выполнить миссию.

«Ниже!» – успела одёрнуть меня Сара, и сразу несколько воздушных вихрей уронили дрон в пике. Я едва успел вывести его над землёй, уйти от скрюченных пальцев, мелькнувших перед камерой, и, держась на уровне пяти-шести метров, уйти за горизонт вражеской стрельбы.

За пять минут, что возвращался, весь вспотел. Так, что майка промокла, хотя никуда с места не вставал. И только когда дрон влетел в открытую бойницу и сел мне на ладонь, позволил себе громко выдохнуть.

– Вот! Вы, наконец, начали по-настоящему ценить артефакты, что достались вам как само собой разумеющееся, – с чувством собственного превосходства проговорил Филинов. – Это величайшая драгоценность, которая может уберечь сотни жизней. Тысячи, при наладке массового производства.

– Спорить с вами никто и не собирается. Как только покажете, как заменить процессор, основанный на методе печатных плат с технологией в сто микрон, лампами величиной с ноготь – так сразу приходите, – зло буркнул я, откинувшись к стене и прикрыв глаза. – А пока единственное, чем он вам может послужить – это примером.

Филинов ничего не ответил, поджав от обиды губы, но шагнул в сторону бойницы, загораживая мне возможность вновь отправить дрон в небеса. Мне это было безразлично. Мало того что я сам выложился на все сто, так ещё и дрон разрядился, и винты надо было проверить с двигателями – всё же он хоть и рассчитан именно на такие нагрузки, в гонках виражи ещё и по круче бывают, но вот взрывы и ударные волны ему не на пользу.

«Понимаю, что вам нужен отдых, но, боюсь, сейчас я не могу бездействовать», – проговорила Сара, выводя мне перед правым глазом размытую картинку, затем ещё и ещё одну, целую нарезанную галерею. – «Это моменты пролёта снарядов рядом с дроном. К сожалению, аппаратная частота съёмки не позволяет идентифицировать снаряды со стопроцентной точностью».

«Говори уже как есть», – разрешил я.

«Мне удалось подсчитать скорость вражеского снаряда, за счёт разницы в положении между кадрами», – система вывела мне две последовательно снятых картинки, когда снаряд совсем рядом и в отдалении. – «В зависимости от типа выстрела – три-семь махов. Разница в скорости, как и разброс, очень велики. Пусть у меня и нет доступа к технологической базе, однако с уверенностью можно утверждать, что оружие не стандартизировано. Как и снаряды».

– Это хорошо, может даже – отлично. Плохого в этом тоже полно, – бормотал я, раскручивая в голове мысли. – Госпо-дамы, у меня новая вводная, вернее, сразу несколько. Элита – не армия в чистом виде, а отдельные спецназовцы. Оружие сильно индивидуальное, снаряды тоже. Хорошее – возможно, что пушки не стандартизированы, а значит, не взаимозаменяемы. Убьём носителя, никто его оружие поднять не сможет.

– Это отличная новость! – обрадованно сказал комендант.

– Да. Вторая из этой же серии – для стрельбы на дальние дистанции им требуется не какой-то мусор, а нормальные снаряды. Значит, их боекомплект ограничен. Даже если они сами могут производить пули на месте, из собственных тел или трупов сородичей, им понадобится время. Значит, их ресурсы можно либо истощить, либо существенно снизить.