Старуха подковыляла ближе и грузно плюхнулась на циновки. Без малейшего смущения смахнула с ее ладони перстень, поднесла к крючковатому носу. И горько покачала головой:

– Горе тебе, о девушка, не знающая здешних порядков и обычаев…

Арва быстро сняла с пальца еще один, с хорошим ярким яхонтом.

– Ну… – Сводня пожевала волосатыми губами, потом удовлетворенно кивнула глубокому свечению камня. – Вот что ты должна знать, о девушка. Великая госпожа более всего любит, когда ей самолично подносят по утрам парное молоко. Так что прям завтра ей чашку неси. Стражу в хариме нынче несут не евнухи, а поганые кафиры-сумеречники с ихними бабами. Баб тех подкупить никак нельзя, только словами договаривайся. Деньги не суй – получишь тростью от смотрителя занавески, ты его, льва рыкающего, видела уже.

Арва только сглотнула.

– И вот еще что… – покивала старуха, заправляя волосы под платок. – Рядом с Великой госпожой во всякое время сидит сумеречница, что над всеми сумеречницами-охранницами главная. Лицом белая, мордой острая, волосищи смоляные текут рекой! Платьев на ней понадевано – аж шесть штук, одно другого краше. То волшебная женщина, и служит она нашему святому шейху Кассиму аль-Джунайду, мир ему и благословение от Всевышнего, но правоверная она или нет – о том мне неизвестно. Главной сумеречнице тоже оказывай почет и уважение, не то – сама знаешь – проклянет тебя шейх. Он здесь тоже поблизости обретается. Ну вот, теперь тебе все известно, и да убережет тебя Всевышний. А что ж тебя одну-одинешеньку здесь оставили?

– Как одну? – всполошилась Арва. – Я с…

Она быстро обернулась, но никакого кипчакского гулямчонка рядом с ней уже не было – словно юноша привиделся ей в неверных приморских сумерках.

Повернулась обратно к старухе – ее тоже след простыл. Тьфу, заколдованное место, ночь – джиннам, день – нам.

Вздохнув, Арва прилегла на циновки и свернулась калачиком. Выспишься, хоть цвет лица не погубишь. А цвет лица ей очень, очень скоро понадобится.

Майеса сидела на красивых ровных циновках и целилась веером в лаковую шкатулку. Подобно черному жуку, шкатулка блестела поверх ларца для зеркала, ларца для притираний и трех больших ханьских коробок для заколок. Пирамидку на спор отодвинули на шесть шагов, а веер то и дело сдувало залетавшим из садов бризом.

– Третий раз – последний, Майеса! – не иначе как под руку пропела Саюри.

– Бро-сай! Бро-сай! – захлопали в ладоши остальные.

Майеса плавно вбросила веер в воздух. Он послушно проплыл до пирамидки – и скользнул по верху шкатулки!

– Ах! Дурной, злой ветер! – воскликнула девушка.

– Платье – долой! – в экстазе заорали все и принялись тащить за рукава, стягивая с нее уже третий слой одежд.

Но ничего, на Саюри уже и следующего хитами не было, а две прозрачных рубашки поддерживала хлипкая лента алого кушака. Хохоча и притворно отбиваясь, Майеса мотала головой и дергала локтями, заваливаясь то на один, то на другой бок.

– Кто следующий? – прыгая, как бесенок, Эда подхватил на другом конце комнаты ее веер.

И раскланялся, подражая движениям церемонной дамы Амоэ.

– Отдайте веер, юный господин! – засмеялась Майеса.

Эда щелчком сложил его и бросил обратно. Поскольку Майесу как раз потянули в сторону, она завалилась на циновки, и веер пролетел мимо.

Пролетел и – угодил прямо в мужчину, шедшего себе по галерее-энгаве.

Мужчину?!.

Все мгновенно оказались на ногах, позабыв про игру.

– Кто вы такой? Это женская половина! – строго сказала Саюри, опуская руку к рукоятям тикка.

– И как вы сюда попали? – плавно выступил на энгаву господин Ньярве.