Подруги взглянули на Матрону.

– Знаете эту Людку-Стекольщицу?

– Думаю, я знаю, о ком Наталья Семеновна говорит. Тетя Наташа, Стекольщица – это ведь та баба, что стеклотару в ларьке принимает?

– Вот-вот. Стекло, металл, ветошь всякую. Даже бумагу и картон. Любой хлам примет, и хоть копеечку, но за это даст. Это наш губернатор распорядился, очистительную фабрику запустил в области. Теперь отовсюду мусор туда свозит. Ничего не скажешь, гораздо чище стало. Мужики да и бабы весь хлам, что в огородах и полях валялся, быстренько собрали и к Людке оттащили. Так чего с Юркой-то случилось? Говорите уже, не томите! Арестовали его?

– Нет, тетя Наташа. Хуже.

– Хуже? Что же хуже-то может быть? Неужто прибрал его Господь к себе?

Матрона поколебалась. Но так как пути назад все равно не было, она кивнула:

– Да.

– Умер?

– Да, теть Наташ. Вы уж не обессудьте, что именно я вам такую весть принесла, но…

– Как он погиб? – перебила ее старуха. – Говори!

И было что-то такое в ее голосе, что заставило Матрону заговорить лаконично, деловито и по существу:

– Упал в лесу в заброшенный колодец и убился. Сегодня мы студента пропавшего искать стали, да вместо него Юру и нашли.

– Мертвый уже был?

– Совсем холодный.

На лице Натальи Семеновны не дрогнул ни один мускул.

– Вот как, – только и произнесла она задумчиво, – значит, сподобил Господь, освободил меня и от этой ноши. Трое детей у меня было, да все неудачные. Дочка до мужиков очень охоча, кучу романов имела, ни одного стоящего так и не завела. Старший сын еще в армии совсем молодым погиб. Один Юрка со мной остался, да и от него никакой мне радости не было. Весь в батьку своего! Коли пьяный, так на лавке храпит. Протрезвеет, жрать просит, потом за бутылкой бежит. Ни денег от него, ни помощи, ни слова ласкового… В последнее время еще и покрикивать на меня стал. Плохой сын, что и говорить. Вот все думала, когда же Господь оградит меня от этой напасти? А теперь понимаю, послал Господь Юрке свою милость. Не позволил совсем уж опуститься. Раньше к себе забрал.

Подруги хотели сказать что-то уместное случаю, выразить матери свои соболезнования, но Наталья Семеновна неожиданно вскочила на ноги и повернулась в сторону икон:

– Ох, что же это я сижу, причитаю? Надо положенные молитвы за Юру отчитать. Как новопреставившемуся, ему особое внимание сейчас.

И не тратя больше времени на болтовню, старуха встала на колени перед тремя иконами, рядом с которыми теплилась маленькая лампадка. Иконы были старинными, но их потемневшие лики взирали на осиротевшую мать, как показалось подругам, с удивительной кротостью и смирением.

Вот только было что-то в этих иконах странное. И присмотревшись, подруги увидели, что Спаситель осеняет их крестным знамением всего двумя перстами, а не тремя, как они привыкли видеть на церковных иконах.

Видя, что женщина сейчас не нуждается в их утешении, у нее есть утешитель куда более могущественный, друзья начали прощаться. Но Наталья Семеновна даже не обернулась к ним, она пребывала в глубокой молитве, мешать ей было нельзя. И оставив со старухой лишь Матрону, которая была с Натальей Семеновной явно дружна, они вышли из дома.

– Бабка нам не помощница. Она своего сына не видела целых три дня.

– Да, и выходит, когда Боцман уходил из дома, то было еще утро, – прибавил Эдик. – А с Израком они должны были встретиться к ночи.

И Ваник подтвердил:

– Утром и днем Израк еще по усадьбе болтался, всех доставал своим нытьем. Что все ему тут надоело. Что зря он согласился на эту поездку. Ну и всякое такое.