Разум же их и хитрость показывают всякие шелковые дела, которые к нам приходят, такоже посуды фарфорные, сундуки, писанные золотом и своею олифою, которую именуют цые; такоже и иглою шьют всяких птиц и зверей, как бы живых. Еще же у нас ходят худые их дела: кости, дерево, корольки, янтарь, яшма и всякие крепкие мраморы, и дорогие камни, которые гораздо режут и алмазят. Делают они из смолы янтарь литой, что не познаешь, аки бы неприродный, делают же и стекло из сорочинской пшеницы весьма светлое, только не так, как наше, и скоро бьется. Пишут и живописное, только худо, не умеют бо еще мерить и краски творить на олифе. А птицы и всякие цветы не так красками, как шелком вышивают гораздо выше живописного. А понеже они нашли прежде наших искусство пушки лить, порох делать и книги печатать, и матицы морские, и иные множайшие художества.

К тому же, и то показывает хитрость их, что есть у них птица домашняя, аки ворон, шея у нее долга, ту птицу научают они ловить рыбу, как собаки зайцев, и кладут на шею ожерелье железное, чтобы она рыбы большой не проглотила, и так они ловят рыбу носом, и когда великие рыбы берутся, и одна другой пособляет, и люди собирают рыбы в лодку, за всякую же птицу хану дань платят.

Благодеяние же все по природе любят, и те, которые делают, хотя они во многих скаредных делах валяются, однако же гораздо бережно делают, и всячески вымышляют, чтобы никто ничего не догадался. Превосходят все народы в почтении родителей и учителей своих, потому что сказуют, не послушну ему быть им и не служить во всем, досадить в чем-нибудь – грех смертный есть. Хотя честь у них и меньше учеников, однако же всегда ученики почитают их и дают честное место им, и что им надобится просить у них, не давать им – смертный грех, сказуют. Ничего у китайцев так не мерзко, как слово или дело, или признаки такие, в которых есть свирепство или ярость, и оттого они всегда гнев в ненависть таят и притворяются во всяких делах, и никогда не носят с собою никакого оружия.

Оружия же они и всяких воинских дел гораздо не любят, потому что, говорят они, оружие носить и войны делать – разбойническое дело, а не человеческое, ибо человеку подобает жить между собою в совете и смирении, а брань и война – звериный обычай, а не человеческий. Имеют же служивых людей китайцы, точию они воинских людей ничем не почитают и к тому еще и поругаются, наипаче же у них учение в чести немалой имеется.

А гражданские дела, и почитание между собою, и посещение паче всех иных народов хранят, и всегда честное место дают старейшим. Гостю подают тому, который приехал из дальнейшей страны, не почитают они никого отчеством или именем, только столь старейшие, его позовешь, и столь честнее ему, однако же во оных названиях имеют они степени свои. А что же попросту «я» или «ты», те речи только говорит господин к слуге, а они между собою весьма учтиво повитаются, и знает всякий свою степень.

Привыкают же с младых лет, как говорить с другими и как назвать себя и иного, а в гости между собою часто ходят и ко всем приходящим гостям благодатнейше суть.

И во всех поступках, в хождении и в славе весьма смирны, что лучше невозможно тому быть, наипаче же начальные их люди, философы постоянство, учтивость, смирение и крайнейшую доброту показуют. На улицах кричать или пьяну ходить, или шуметь, или глазами играть, то у них признак есть злого человека, а божиться или скверных слов отнюдь не услышишь. Когда же между собою витаются, руки вместе складывают и стоят оба равно, и кланяется один другому, говоря по своему языку «джа джа», учтивее ж «джинг», и правую руку держит гость. А когда ходят, с левой стороны держат, чтобы махалкою не отнимал ветер от другого, ибо каждый человек летом в руках носит махальце от жары. И оные вышеписанныя речи, чтоб знал всякий о прямых китайцах, которые и никанцами именуются, написали. А богдойские, которые ныне владеют Китаем, иные имеют обычаи, как о том писали в книжице о татарах.