Такая гармония, в том или ином варианте, почти каждую ночь во мне, в моих снах звучит, как этакая грандиозная мажорная феерия чувств на фортиссимо. Именно Грандиозная, Мажорная и на Фортиссимо! Вы один Ниагарский водопад вот так вот, весь, сразу представить себе можете?.. Представили? Хорошо. А десять таких водопадов… Представляете? Отлично. Так вот, у меня – сто «Ниагар чувств» сразу! Понятно?! Но, что самое убийственное в этой моей ночной сказке – каждый раз в финале этой Грандиозной феерии, увы, всё разбивается одной единственной трагической, очень печальной, до остановки сердца, диссонирующей вопросительной нотой: «Кто же всё-таки она?.. Кто? Кто?» Загадка. Что после этого скажешь: минор, он и есть Минор! Уделанные кальсоны утром – это мелочь. Это – ничто. Хотя всё перед этим – Нечто! Так и просыпаешься – всё в тебе торчком: и душа, и тело, и…
Будущему воину. Теперь понятно, почему, главным образом, солдаты большую часть своей службы любят спать? Правильно, поэтому… Ну и пусть.
Так кому же писать… Вопрос! Мгновенно перебираю в памяти лица всех знакомых девчонок, которые сильно и не очень сильно «убивались» от предстоящей разлуки со мной. Вглядываюсь в них, сопоставляю с привычным памятным ночным чувственным образом моей, той, единственной и желанной. Вспоминаю их одну за другой. Примеряю к образу, переставляю их местами и так и эдак: нет, ни одна не соответствует моему внутреннему эталону. Ни верхними частями, ни нижними, ни со спины, ни сбоку… Не сливаются. Ни одна (это открытие очень меня расстраивает), даже с натяжкой никто из них не подходит. Даже если?.. Да даже и если! Не она, и все тут!..
Такая вот печальная чехардень получилась, приехали называется… Кому же тогда писать, кому?
Оглядываюсь. Вокруг меня, прилежно склонив головы в одну сторону (точь-в-точь школьники), мои товарищи пишут… «сочинение турецкому султану» о том, как они ехали в армию… О, идея, как же я забыл? А друзья? Мои друзья, там, на гражданке… Разве они не ждут? Ещё как ждут. Вот с ними и можно поделиться всем накопившимся. Излить душу… Стоп! – тут же останавливаю себя. – Ягодка не дремлет! Он бдит за мной, как те империалисты. Вот гадство, как же тогда всё это описать… чтоб не написать? Тянуть, пожалуй, нельзя, время выходит. Командиры уже поглядывают на часы. Ладно, всё-всё, пишу: «Здорово были, ребята! Как вы там живете? Мы доехали хорошо. Уже выдали солдатскую форму»… Мелькает тревожная мысль: о солдатской форме писать тоже наверное нельзя, это же про армию! Решительно зачеркиваю, дописываю: «Мы переоделись. Здесь всё здорово. Помылись в бане»… Интересно, а про баню можно? А, пусть.
– Так, взво-од, закан-нчиваем писать! – прерывает уже почти ровный поток мыслей старшина. Все тревожно зашевелились, загудели, заволновались, зашаркали сапогами. Оказывается, не я один так долго собирался, да размышлял.
«Здоровье хорошее, – торопливо продолжаю дописывать, – здесь весело. Ребята все свои в доску. Как там девчонки, Ольга, Светка Валька и другие? Дайте им всем мой армейский («армейский», решительно зачеркиваю) адрес. Пусть пишут. Узнайте, кто из них больше переживал? Всё, пишите. Да, зайдите ко мне домой. Матери скажите, мол, всё нормально, доехал. Скоро напишу. Дайте ей мой адрес Всё. С солдатским приветом»… Зачеркнуть «солдатский» или нет? Нет, не буду, пусть читают, злорадно думаю об «империалистах-ягодках» и подписываю конверт. Облизав противную на вкус липкую полоску, заклеиваю конверт. Всё. Лети с приветом, вернись с ответом.