– Конечно, сядут, куда они денутся, штаны же. Или ушьем. Правда, я шить, в общем-то, не умею, – признаюсь в своей житейской несостоятельности.

– Я тоже. А, – Вадим убедительно трясет головой, – ничего, научимся, – и, придерживая сползающую со скользкой, как бильярдный шар, головы пилотку, добавляет: – Мы же солдаты, а солдат должен всё уметь, да?

– Конечно, – неуверенно соглашаюсь я.

Зал уже переполнен.

Вслед за нами приехали еще несколько автомашин, давно разгрузились. Пока мы были в помывочном отделении, все новобранцы прошли положенные приёмной программой этапы и процедуры, и уже переоделись. Густой запах армейской кожи, общие для всех внешние формы, цвет, шум и содержание плотно заполняют зал. Ничего гражданского, кроме, пожалуй, густого мата и еще не армейского содержания разговоров не просматривается. Внешне люди стали поразительно одинаковыми, совсем единообразными, совершенно неузнаваемыми, как оловянные солдатики. Правда, вылепленные, это очень хорошо заметно, корявой, не очень умелой ещё рукой. В фигурах и позах солдат, правильнее бы сказать молодых ребят одетых в армейскую одежду, заметная усталость – оно и понятно, сказалась серия нервных и физических встрясок и глубокая ночь. Все сидячие места: диваны, подоконники, ступеньки, плотно заняты. Везде сидят, полулежат, вяло переговариваются, дремлют в ожидании следующей команды пацаны в зеленой форменной одежде.

Все ждут следующей команды: «едем спать», в часть, значит. Встречающие нас солдаты давно уже ловко собрали свои узелки и мешочки, курят где-то на улице. Откуда-то появился майор. Со старшиной и другими незнакомыми младшими командирами обходит все помещения бани. Проверяют, не замылился ли там кто, под лавкой, из нас! Коротко переговорив, майор уходит на улицу. Старшина еще некоторое время крутится, наверное, жмота Алексеенко ждёт, наконец, дает команду:

– Вых-ходи на улицу стр-роиться!

Мы с удовольствием – ну наконец-то! – легонько подталкивая друг друга в спины, грохоча сапогами, торопимся на выход. С помощью Павлова, Митрохина и других солдат с трудом выстраиваемся в шеренгу по три. Провели перекличку, пересчитались. Майор о чем-то в сторонке посовещался со старшиной и сержантами, затем они козырнули друг другу, пожали руки, и старшина, повернувшись к нам, скомандовал:

– Сержантский состав, рассаживайте по машинам.

– Есть, по машинам! – гаркнули сержанты, и одновременно, на разные голоса: – Рота, напра – нале-во! – Мы вразнобой, кто куда, толкаясь, не понимая, закрутились на месте: кому направо, кому налево? – Ч-чёрт, приехали – сено-солома, – ворчат сержанты.

– Слева, в колонну по одному, к машинам, бего-ом… ма-арш!

Машин было уже пять. Четыре грузовых, с тентами, и одна легковая – уазик. Подсаживая друг друга, скользя сапогами по деревянному борту, бьемся коленками об окованные железом углы бортов и кузовов, с трудом забираемся в машину. Мешает сковывающий движения скафандр – новая одежда. Плотно рассаживаемся на лавках-сиденьях. Опять хлопают борта, гремят замки, запускаются двигатели, привычный командирский проверочный обход… команда: «Впер-рёд!»

Машины, одна за другой, колонной, торжественно выезжают с банного двора. На улице света нет, в домах темно. Город ещё спит. Что за город, какой город – нам ещё пока неизвестно. Да какая разница? Главное, мы в армии, мы приехали. Даже переоделись! А гражанские спят, спят счастливые, спят безмятежные, в своих тёплых, мягких постельках. «Эх! – с горькой завистью думаю я. – А у меня дома ещё только вечер. Куда это меня занесло? Зачем?» Опять грустно стало. Опять накатила тоска… почти до слёз.