Ну, так, казалось бы, вперёд, если он есть, если он там, чего ждать? «Ага, щ-щас тебе!» Тамбурные переходы закрыты на ключ – это раз. Ключ, как в той сказке, у сержанта, а сержант – в шкатулке, а шкатулка в животе кита, а кит ползает по дну моря, а в каком море – неизвестно. Пойди, достань. Да ладно сказками пугать – море… шкатулка… живот… Как дал под дых! – кит сам шкатулку и выплюнет, а море… море можно и обойти. Под это можно и поговорку подогнать: умный в гору не пойдет, умный море обойдет… Так-то вот, братцы-кролики. Короче, вот тебе и программа действий. «Впер-рёд, на штурм вражеского бастиона», называется.

Нам действительно запрещалось ходить по другим вагонам «во время движения поезда и на остановках» и вообще выходить из вагонов. Только если на кухню, и только в сопровождении сержанта или офицера. Сами же офицеры периодически бегали куда-то там, говорили, в штаб, и, конечно же прогуливались около вагонов на остановках. Дышали за окном свежим воздухом, дымили папиросным дымком, разминали ноги. Сержанты же сопровождали два раза в день наших дневальных на кухню, до середины поезда. Ну и значит, что? А вот то и значит, что мы, эти десять-пятнадцать человек, и были какое-то время этими постоянными дневальными. Или же активно помогали дневальным, под видом «необходимой физической помощи». Да и на других ребят-корешей в других вагонах обязательно нужно было посмотреть, как они там устроились, живут-едут? Обменяться впечатлениями и разными другими новостями. А как же, корефаны же мы, ну!

В поисках справедливости мы однажды почти дошли до этого главного штаба. Пригнувшись, как разведчики, на рысях, мы уже проскочили кухню, когда какой-то офицер, с красной повязкой на рукаве неожиданно остановил наш очередной прорыв: «Стай-ять!» Выяснив, по какому поводу мы здесь оказались, нахмурил брови и жестко, куда-то в пространство, поверх наших голов, крикнул:

– Сержант Никишин, капитана Сергеева, из одиннадцатого, ко-мне. Бег-гом!

Трёх минут не прошло, как наш капитан и запыхавшийся Никишин встали перед майором. «Как лист перед травой…»

– Товарищ майор, капитан Сергеев по вашему приказанию…

– Отставить! – сурово прерывает майор. – Это ваши люди, товарищ капитан? – Показывает на нас.

Коротко глянув, капитан ответил:

– Так точно, товарищ майор, мои.

– Товарищ капитан! – Голос у майора внешне ровный, спокойный, как шнур электрического провода, а под оболочкой, внутри, искрится напряжением – гневный, недовольный, с нажимом на каждом слове. – Если! – я! – ещё! – раз! – увижу! – этих! – ваших «ходоков»! – болтающихся-по вагонам! – я! – буду! – вынужден! – наказать! – вас! – самым! – строгим образом! Вы меня поняли, товарищ капитан?

– Та-ак точно, товарищ майор, – чётко салютует капитан.

– Свободны, – бросает майор.

– Есть. Разрешите идти?

– Идите, – отворачивается от нас майор.

Вот-те на! И всё что ли? А как же…

– Шагом марш! – это уже команда нам. Мы, обиженные на сурового майора, подталкивая друг-друга, бредём по проходу, бормочем: «Даже не стал нас слушать!..» «Еще и на нашего капитана наорал… Солдафон!» Нам было и жаль, и неудобно перед капитаном за этот неожиданный для него нагоняй. Подвели капитана, получается. Да и майор этот еще… «я вас накажу»… «очень серьезно». Совсем сухарь, ни черта не понимает в армейской дружбе.

– Не расстраивайтесь, та-ащ капитан. Он не накажет, – подбадриваем капитана. – Он внешне такой сердитый, как наш директор школы, а на самом деле добрый. Точно. Да, товарищ капитан? – Капитану явно нравится наша щенячья наглость, и он совсем уже добродушно усмехается: