Увидев ее, он ощутил какое-то смутное беспокойство. Он перестал свистеть и, странно смущенный, молча на нее уставился.

– Ему нельзя прийти, – объявила Энн, храбро подходя ближе. – Покамест нельзя.

– Чего? Это ты про Сида?

– Ага. Папаша наказал ему перетереть все коробки.

– Для чего это?

– А кто его знает. Папаша сегодня сердитый.

– Вон что!

Помолчали. Киппс взглянул на нее и больше уже не смел поднять глаз. А она с любопытством его разглядывала.

– Ты уже отучился? – спросила она немного погодя.

– Ага.

– И Сид тоже.

Беседа оборвалась. Энн взялась за край калитки и принялась раз за разом подпрыгивать на одном месте – это было что-то вроде неумелой гимнастики.

– А наперегонки умеешь? – спросила она.

– Уж тебя-то запросто обгоню, – ответил Киппс.

– Дашь мне фору?

– Докуда? – спросил Киппс.

Энн подумала немного и показала пальцем на дерево. Подошла к нему и обернулась.

– Досюда, ладно?

Киппс, который к этому времени слез с калитки, снисходительно улыбнулся.

– Дальше!

– Досюда?

– Давай еще чуток, – сказал Киппс, но тотчас пожалел о своем великодушии и с криком «Пошли!» рванулся с места, разом наверстав упущенное.

Они подбежали к финишу одновременно – оба раскраснелись и тяжело дышали.

– Ничья! – сказала Энн и рукой отбросила волосы со лба.

– Моя взяла, – задыхаясь, вымолвил Киппс.

Они решительно, но вполне вежливо заспорили.

– Бежим еще раз, – предложил Киппс. – Хочешь?

Они вернулись к калитке.

– А ты ничего, можешь, – снисходительно заметил восхищенный Киппс. – Я ведь здорово бегаю.

Привычно мотнув головой, Энн отбросила волосы назад.

– Ты ж ведь дал мне фору, – признала она.

И тут они увидели Сида.

– Смотри, малявка, влетит тебе, – сказал Сид сестре с истинно братской недоброжелательностью. – Ты пропадаешь целых полчаса. В комнатах не прибрано. Папаша не знает, куда ты запропастилась, говорит: как явится, надеру ей уши.

Энн собралась уходить.

– А как же гонки? – спросил Киппс.

– Ух ты! – воскликнул изумленный Сид. – Да неужто ты с ней бегаешь наперегонки?

Энн раскачалась на калитке, не сводя глаз с Киппса, потом вдруг отвернулась и кинулась бежать по тропинке. Киппс проводил ее взглядом и нехотя обернулся к Сиду.

– Я дал ей большущую фору, – сказал он виновато. – Это не настоящие гонки.

Больше они об этом не говорили. Но минуту-другую Киппс был какой-то рассеянный, и в душе у него началось что-то неладное.

Они стали обсуждать, как истым гуронам надлежит наилучшим образом провести утро. Путь их, несомненно, лежал к морю.

– Там еще один затонул – выбросило новые обломки, – сказал Сид. – Ух! И воняют же!

– Воняют?

– Прямо тошнит. Там гнилая пшеница.

Они шли и говорили о кораблекрушениях, потом принялись рассуждать о броненосцах, войнах и о многом другом, достойном внимания настоящих мужчин. Но на полпути Киппс вдруг ни с того ни с сего заметил небрежно:

– А твоя сестра ничего девчонка.

– Я ее поколачиваю, – скромно ответил Сид.

И, помолчав, они снова заговорили о более интересных предметах.

Выброшенная на берег посудина была и вправду полна гниющего зерна и распространяла ужасающее зловоние. Восхитительно! И все это принадлежит только им. По предложению Сида они взяли судно с бою, и теперь надо было спешно защищать его от несметных полчищ воображаемых «туземцев», которых в конце концов удалось отогнать, оглушительно вопя «бом-бом» и отчаянно размахивая и тыча в воздух палками. Вслед за тем, опять же по команде Сида, они врезались в соединенный франко-германо-русский флот, наголову разбили его без чьей-либо помощи, потом пристали к берегу, вскарабкались по крутому откосу, ловким маневром отрезали собственный корабль; потом, крича что есть мочи, изобразили бурю, потерпели отличное кораблекрушение и, «полузатопленные» – этого требовал Сид, – оказались посреди угомонившегося моря.