Гедер стиснул зубы и зашагал к командирскому шатру.

Каллиам, Аллинтот и еще два десятка рыцарей уже стояли строем, многие в кольчугах и парадных латах. Позади каждого – сержанты и латники в пять рядов. Гедер Паллиако старался держаться прямо: жизнь и честь воинов, стоящих за его спиной, зависели от его уверенности, как его собственная жизнь зависела от распоряжений командира, а судьба того – от лорда Тернигана, верховного маршала, ведущего в бой всю армию.

Сэр Алан Клинн вышел из шатра. В холодных утренних лучах он предстал перед строем как идеальный воин-герой: черные одежды – сгусток полночного мрака, широкие плечи и волевой подбородок – творение резца неведомого скульптора. Два раба вынесли небольшой помост, капитан встал на возвышение.

– Воины! – произнес он. – Вчера лорд Терниган прислал новый приказ. Ванайи заключили союз с Маччией. Нам донесли, что на подкрепление Ванайям в этот самый миг движутся шестьсот мечников и лучников.

Капитан помолчал, давая войску осознать положение, и Гедер нахмурился. Союз с Маччией? Странно… Оба города враждовали не первый десяток лет, перебивая друг у друга торговлю пряностями и табаком. Он читал, будто сплошной деревянной застройкой Ванайи обязаны тому, что Маччия некогда наложила руку на каменоломни, и Ванайи тогда спасала лишь река, по которой в город сплавляли древесину с севера. Вряд ли с тех пор многое изменилось…

– Новые отряды Ванайям не подмога, – продолжил Алан. – Потому что к их приходу город уже должен перейти в наши руки.

Гедер нахмурился еще больше, в груди заныло от нехорошего предчувствия. От Маччии до Ванайев пять дней морем, а отсюда до границы не меньше недели. Дойти до Ванайев раньше маччийцев…

– Сегодня выступаем в поход, – провозгласил Алан. – Спим в седлах, едим на ходу. Через четыре дня застанем Ванайи врасплох и покажем всем, что такое власть Рассеченного Престола! За короля!

– За короля! – повторил Гедер вслед остальным, поднимая руку в приветствии и силясь не разрыдаться.

Они знали. Вчера вечером друзья все знали. Гедер вновь дернулся от ломоты в спине, заныли ноги, головная боль сделалась невыносимой. Джорей Каллиам, отходя от уже распадающегося строя, встретил взгляд Гедера и поспешно отвел глаза.

Вот в чем была шутка. Уборная, падение в яму – лишь предлог. После этого попросить у дурачка прощения, затащить к себе, усадить в ванну, напоить, заставить петь сальные отцовские куплеты… Гедер вздрогнул, как от ножа в спину. А потом утром тебе объявляют ускоренный марш и смотрят, как безмозглый увалень Паллиако борется с порывами рвоты прямо на плацу. Лишить сна в последнюю спокойную ночь и потом целые дни наслаждаться твоими мучениями…

«Братья по оружию», «боевые товарищи» – трогательные бессмысленные слова. Здесь, как и дома, сильные унижают слабых, красавчики издеваются над увальнями. Власть имущие везде и всегда будут выбирать одних в фавориты, других в шуты.

Гедер повернулся и побрел к палатке, которую рабы по приказу оруженосца уже готовились сложить. Не обращая на них внимания, он шагнул под полотняный кров, чтобы хоть минуту побыть наедине с собой: одиночества ему теперь не видать ни днем, ни ночью – до самой битвы. Он потянулся за книгой…

Книги не было.

По спине пробежал холодок, никак не от осенней прохлады.

Он вернулся пьяным. Может, переложил книгу в другое место? Пытался читать перед сном? Гедер обыскал походную кровать, перетряхнул одежду, влез в обитый кожей деревянный сундук с остальными пожитками – никаких следов. Он едва не задохнулся, кровь бросилась в лицо – то ли от стыда, то ли от гнева. Юноша рванулся к выходу и за спинами замерших рабов разглядел мулов и повозки, на которые уже грузили остальные шатры и прочее имущество. Время на исходе. Он кивнул оруженосцу-дартину (рабы тут же кинулись собирать вещи) и зашагал через лагерь обратно. Ноги от страха чуть не подкашивались, однако он не собирался оставлять книгу в чужих руках.