Если Зип и замечал это (а как он мог не заметить?), то не вмешивался. У меня создалось впечатление, что он давно смирился с настырной похотливостью своей жены, но я понятия не имел, как далеко можно зайти, не вызывая его гнева. Вероятно, я смог бы тем или иным способом отбиваться от сладострастной Франни бесконечно долго, если бы потребность Зипа во сне не увеличивалась с каждым днем. А это давало Франни возможность оставаться со мной наедине по нескольку часов в дни или вечера просмотров. Она не теряла времени даром и весьма агрессивно пыталась перетащить меня на диван или в одну из пустых спален, а натолкнувшись на мое нежелание, надувала губки, как настоящая Бетти Буп[187]. Защититься я мог, только завязав разговор. Но вскоре обнаружилось, что тем для разговоров у Франни кот наплакал. Могла ли она рассказать мне что-нибудь о Максе Касле? Нет, она познакомилась с Зипом позднее, уже после начала войны. Ей только известно, что Зип его боготворил, потому что никто другой не дал бы человеку вроде Зипа такого шанса в жизни. Что она думает о фильмах Касла? Ой, они такие жуткие, она от них впадает в тоску, кому нужны такие занудные фильмы?

– Мне нравятся любовные истории, – тут же сообщила она мне. – Может быть, посмотрим что-нибудь такое? Это было бы здорово. Ты не видел «Осенние листья»? Там Джоан Кроуфорд (а ей тогда уже было за пятьдесят, что бы там ни говорили) охмуряет этого молоденького парнишку – Керка Дугласа, кажется, или Клиффа Робертсона. Не, Рока Хадсона[188]. Но дело не в этом – самое главное, что он в два раза ее моложе, а от нее был-таки в восторге.

У нее была привычка щебетать писклявым детским голоском, морщить нос и играть ямочками на щеках. По-видимому, она полагала, что это делает ее неотразимой.

Наконец, зацепившись за последнюю возможность, я завел разговор о постерах на стенах.

– «Найлана – опасности жизни», – заметил я. – Я это видел. Все серии. А иные и по два раза.

Франни моргнула глазками.

– Видел? Но ты тогда должен был быть совсем малюткой.

– Ее показывали и после войны.

– Я не знала, что тебя интересуют сериалы. Я думала, что ты для этого слишком башковитый.

– Ну, я ведь тогда был мальчишкой. Найлана была моей первой страстью.

– Была?

– Я по ней с ума сходил.

– Ты говоришь о сексуальных фантазиях и всяком таком?

– Конечно, все это было очень по-детски. Но след остался. Я не знал, что Зип работал над сериалами.

– Глупышка! Конечно же, он над ними не работал. Когда снималась «Найлана», Зип был на коне.

– Зачем же здесь тогда эти постеры?..

– Ну, я ведь здесь тоже живу. Это мои постеры. Это я.

Я в изумлении уставился на нее.

– Вы – Кей Эллисон?

– А ты что – не видишь. Ну уж брось, неужели я так сильно изменилась?

«Бог ты мой», – сказал я себе.

– Бог ты мой, – сказал я вслух. – Вы и в самом деле Найлана?

Как я ни старался переиначить ее пухленькое под коркой косметики лицо, но не мог найти в нем черты моей первой любви. Кей Эллисон была стройной брюнеткой и красавицей, с большими глазами и курносенькая. Ничего этого у Франни Липски не было. Ей, вероятно, не исполнилось еще и пятидесяти, но из-за толщины и неопрятности она казалась гораздо старше.

Я глуповато сказал:

– Но вас зовут Франни…

– Франни – это мое настоящее имя. Франсес Луиза Дюкас. А в кино меня звали Кей Эллисон. Ты и «Найлану и поклонение кобре» видел?

– Конечно. И «Найлану и долину судьбы» тоже.

Мне бы почувствовать, что мои ответы могут вселить в нее надежду. Они так на нее и действовали, но я в своем удивлении этого не замечал и продолжал в том же духе.