Утром в институте волновались все, от лаборантов до заведующих отделами. В коридорах возбуждённо спорили группы сотрудников. Кто осуждал Бродова, кто горячо отстаивал его решения, кто соглашался с теми и другими. Но все чувствовали величие предстоящего боя, гордились и восхищались человеком, решившимся на него.
– Идёт! – пронеслось по группам. И сразу оборвались все споры.
Резким толчком Бродов распахнул дверь. Сбросил пальто и шагнул навстречу ожидавшему его Метелёву.
– Ну, что скажешь?
Вместо ответа Метелёв резко и сильно ударил Бродова в плечо, так, что тот отлетел на несколько шагов.
– Ты что?! Обалдел?
Константин закатал рукав и так же, как когда-то на фронте, молча согнул и разогнул руку, которую пересекал огромный шрам.
– Ну как?
– Действует! – рассмеялся Бродов. Затем, уже без улыбки, пожал руку друга.
– Спасибо!
И почти бегом поднялся на второй этаж. К нему подошёл Яша.
– Установили? – спросил Бродов.
– Три часа тому назад.
– Молодец!
Бродов влетает на площадку между вторым и третьим этажами.
– Василий?!
– Мама?
– Свитер? – строго спросила Анна Алексеевна. И, убедившись, что свитер на нем, добавила, как бы оправдываясь: – Сквозняки! – На секунду прижалась к нему. – Иди! – И, глядя вслед сыну, прошептала с гордостью: – А Виктор Сергеевич этого бы не сделал!
Бродов на третьем этаже. Врач подаёт ему халат.
– Больная?
– Подготовлена.
Он идёт по широкому коридору.
Стоящие сотрудники расступаются перед ним.
Ещё десяток быстрых шагов, и Бродов у дверей помещения, где будет происходить операция.
– А почему такая суета? Вы что? – обратился он к человеку, стоящему спиной к нему у двери операционной. Человек обернулся.
– Виктор?! Ты?
– Тебе нужен ассистент… – говорит Воронин.
– Но…
– Боишься, что Николай Ильич опять назовёт меня мальчишкой?
Секунду Бродов пристально смотрит на Воронина и говорит только одно слово:
– Добро!
Он оглядывается вокруг. Тут уже много людей. Взволнованно следят за ним сотрудники. Взгляд его пробегает по лицам Анны Алексеевны, Яши и встречается со взглядом Метелёва.
– В атаку!
И Бродов резко толкает массивную дверь.
Снова окоп. Капитан пехоты смотрит на часы.
– Атака через пять минут! – говорит он стоящему рядом офицеру.
В траншее шли последние приготовления к атаке. Солдаты надевали каски, проверяли оружие. Близился рассвет. Но опередив первые лучи солнца, из маленького домика на холме одна за другой взвились три ракеты. И не успел угаснуть в небе след последней, как обрушился на противника огонь батареи Метелёва. Пушки били в направлении, указанном ракетами.
Навстречу первым лучам солнца цепи пошли в наступление.
– Молчит, гадина! – радостно кричит капитан пехоты. – Молодцы, артиллеристы!
…А цепи уже прошли домик. Стало тихо.
Негромко зазвучала песня:
Метелёв докурил папиросу, выбрался из траншеи и подошёл к невысокому холмику. Там, на каменной плите, были высечены три фамилии:
«Григорий Бандура, Нина Павловская, Василий Бродов»… 6 мая 1944 года. Смертью храбрых…»
А над плитой прозвучали последние строчки фронтовой песни:
И вдруг Метелёв услыхал:
– Костя!
– Костя!
– Костя-я-я!
Он вздрогнул, обернулся и в первых лучах солнца увидел тот же домик на холме и тех, кто звал его, юношей и девушку. Но нет, они звали кого-то другого из своих, его тёзку.
Метелёв зашагал наверх.
Маленький домик звенел молодыми голосами. Возле домика плескались у рукомойника полуголые парни. И возились у котла над костром девушки – весёлые обитатели турбазы.