Константин у входа в конференц-зал. Оттуда звучит отрывистая немецкая речь, так похожая на ту, в окопе. Взгляд Метелёва скользит по лицам солидных учёных, восседающих в президиуме, и останавливается на постаревшем, вернее, повзрослевшем лице Бродова. Василий сидит рядом с немецким учёным. Тот во время доклада часто обращается к нему: ведь русский врач прекрасно понимает без переводчика.

Почувствовав на себе взгляд Метелёва, Бродов беспокойно оглянулся и застыл поражённый.

– Здравствуй, Василий, – глазами говорит ему Метелёв.

– Здравствуй, Константин, – так же молча отвечает Бродов. На лице его радостное изумление. Он рванулся к другу, но Метелёв жестом останавливает его:

– Нет, нет, сиди!.. Я ведь к тебе надолго.

Отдалился голос немецкого учёного, затих шёпот переводчиков. Слышен только бессловесный, задушевный разговор глазами.

– Ты прости, что я не могу сейчас освободиться, но сам видишь!..

– Я не обижаюсь. Ведь ты – великий учёный!.. Да, да, не маши рукой!.. Ты – великий учёный, гордость нашей роты, гордость нашей Родины!..

– Ты не то говоришь, не то!.. Это оставь газетам… Вспомни лучше ту ночь… Эх, скорей бы кончал этот немец!

– Пусть говорит, ведь он тебя так хвалит!

– Лучше б ругал, да покороче!.. Расскажи мне о… Нет! Об этом надо вслух…

– Ты прав… Я пойду. Буду ждать дома.

– Только не вздумай исчезнуть!

Улыбнувшись другу, Метелёв начал пробираться к выходу. И снова зазвучала немецкая речь. Девушка, оказавшаяся возле Константина, восторженно переводила окружающим:

– «…Опыты над животными прошли блестяще, и я нисколько не сомневаюсь в победе Бродова над раком…»

Эти слова покрылись аплодисментами.

В вестибюле института, по радио, эти аплодисменты звучат бурной овацией.

Радиорупоры на улицах разных городов мира разносят сообщение:

– …Опыты над животными прошли блестяще!

– …Эффективный метод русского профессора!

– …Рак отступает!

– …Профессор Бродов бросил вызов неизлечимой болезни!

Последняя фраза звучит из приёмника, возле которого в удобном кресле устроился Метелёв.

– И сидел на сквозняке?

Это говорит Анна Алексеевна, мать Бродова, еще довольно стройная и подвижная женщина. Они находятся в просторной гостиной с натёртым до блеска паркетом.

– Он совершенно не бережёт себя!.. Представьте: в такую сырость не надевать галоши!.. Ни за что!.. Он их ненавидит!.. И чего добился?! Уже два раза ангиной болел, пять раз гриппом, а один раз даже корью… Не удивляйтесь, ведь он – мальчишка. Как был, так и остался!

Она сняла с комода и протянула Константину фотографию, на которой были изображены два молодых человека. Один степенно сидел на стуле, а второй, взгромоздившись сзади, пальцами делал ему рожки.

– В день выпуска… Рядом его друг – Виктор, Виктор Сергеевич… Это – настоящий учёный! А мой… – Она распахнула дверь в кабинет. – Полюбуйтесь!

На письменном столе лежали боксёрские перчатки. С крюка, вделанного в потолок, свисала кожаная груша для тренировок.

– Это кабинет учёного?! Это Лужники! – Она надела перчатки и продемонстрировала несколько боксёрских движений. – Каждое утро… Как хулиган! А Виктор Сергеевич играет в пинг-понг!

… Дверь в гостиную распахнулась от резкого толчка. На пороге стоял Василий. Он глубоко и часто дышал, видно, мчался по лестницам. Пальто – расстёгнуто, в руках – авоська.

– Мама! – ещё из передней прокричал он и вручил подбежавшей Анне Алексеевне авоську, едва не лопнувшую от набитых в неё продуктов. – Пир на весь мир!

– Костя! – Он рванулся к другу и порывисто обнял его.

Так и постояли они несколько секунд, не произнося ни слова.