– Ну и пусть. Там ему лучше!
Отец удивленно и даже тревожно посмотрел на сына.
– Там он плавает. Видел, какой он прекрасный, – у него снова набухли глаза. Он вздохнул тяжело и прерывисто. – Жалко, деду не показали. Дед говорит, что ты подлец. Вот показали бы… узнал бы тогда!
К обеду солнце разошлось. Палило нещадно. Они сидели в тени старой-престарой неохватной ветлы, и все равно было жарко. Витька то и дело купался. Это, конечно, пугало рыбу, но в садке у них уже плавало два хороших подлещика, несколько плотвиц и с десяток окуней. Столько Витька никогда не ловил. Жалко, что Колтуша заболел, а то бы и он посмотрел.
Потом уху варили. Витька бегал за дровами, помогал рыбу чистить, рассказывал отцу, как надо жарить пескарей на прутике.
Потом ели. Никогда Витька такой ухи не ел. Два раза добавки просил и объелся.
Рыба уже давно не клевала. Ни на донки, ни на удочки. И они стали собираться.
Витька шел по лесной дороге, мысленно разговаривая с Колтушей. Рассказывал, как забрасывать донки, как варить уху. Предлагал всегда брать с собой котелок. Но Колтуша заспорил, кто его будет нести? Витька сначала сказал, что он, но это было несправедливо, и они решили, что по очереди. Он отстал от отца. Шел, размахивая руками.
– Ты с кем там воюешь? – остановился отец.
– Ни с кем… – взял Витька его за руку, – а ты когда уедешь?
Отец должен был ответить «завтра», потому что на послезавтра у него уже были взяты совсем другие билеты. Два. Прижавшись друг к другу они лежали сейчас в кошельке в кармане рубашки. Но он молчал. Глянул лишь мельком в темные Витькины глазки и совсем ушел в свои мысли. Дорога пылила. В рюкзаке за его широкой спиной ложки позвякивали о пустой котелок.
Едучи сюда, к Витьке, он думал, что у него есть выбор. Что просто надо взять себя в руки, все хорошо обдумать и как-то так сделать, чтобы никто не пострадал. Все это время он конструировал внутри себя какую-то особенную конфигурацию… какой-то такой мир, который бы всех устроил.
У него не получалось. Выбора не было. И от понимания этого внутри у него все путалось, горело и рушилось вместе с теми двумя билетами. И только маленькая Витькина ладошка, державшая его палец, имела незыблемый и ясный смысл.
Отец остановился. Прикурил сигарету.
– Я тебе все снасти оставлю. Сам будешь ловить. С… это. с Колтушей.
– Все?!
– Все, – ответил отец уверенно и даже как будто весело.
– И котелок?
– И котелок!
Витька о чем-то подумал.
– И ножичек перочинный? – спросил осторожно.
Отец остановился, снял рюкзак, достал из карманчика ножик и протянул сыну. Ручка была темно-синяя. Перламутровая.
– Держи!
Витька ничего не понимал. Раньше отец даже трогать его не разрешал.
– А я не обрежусь?
– Не-ет. Ты же уже большой.
Конечно, большой, думал Витька, ощущая в руке приятную гладкую тяжесть. Один на речку хожу. Плаваю. Уху варить умею.
Лес кончился. Показалась Гнилуша. Пацаны разгонялись и с криками прыгали в воду с обрывчика. На всю старицу орали.
– А уедешь когда? Отец помолчал.
– Завтра… наверное.
Витька покрепче взял отца за руку, шагал широко и ничего не говорил. Даже не заплакал, хотя и очень хотелось.
КАРТИНА
ДЭЗовский слесарь Сергей Назаров нарисовал картину. Случайно вышло. Пришел домой пообедать, а тут внук сидит, мучается с акварельными красками – в школе велели нарисовать осенний пейзаж. Дед задумался, сначала только за спиной стоял, советовал, потом сам за кисточки взялся. Внук уже давно на тренировку убежал, а он все щурился в окно. Срисовывал их старый, заросший и слегка запущенный московский дворик.