– О, господин Модест, – Керенский даже изволили выйти из-за стола, чтобы пожать руку Апоксину.

В ответ Апоксин изогнулся так, что стал похож на вопросительный знак. Его узкая ладошка мигом вспотела. Керенский холодно улыбнулся и удалился обратно к столу, мимоходом вытирая ладонь о штанину.

– Ну, как идут дела с прессой?

– Весьма-весьма прекрасно! – Модест ел взглядом начальство, которое изволило пожать ему, недостойному…, руку.

– Это радует, а что с тиражом газеты?

– Очень возрос и всё благодаря вам, господин министр! – Апоксин снова изогнулся в поклоне.

– Не сомневался, вы хорошо себя зарекомендовали на этом посту, господин Апоксин, и я думаю, что вас пора переводить на другой уровень, но для этого нужно, прежде всего, ваше желание и команда единомышленников, которой у вас нет.

– Что вы, что вы, у меня всё есть, а чего нет, то я достану, хоть из-под земли.

– Ммм, да вы присаживайтесь, – Керенский скривил губы в понимающей ухмылке. – А вы ценный человек, я не разочаровался в вас. Я вот тут подумал, что вам нужно подобрать пост в правительстве, как вы считаете, потяните?

– Да я, да я! – Модест внезапно сполз со стула, встал на колени и пополз к Керенскому, – Да я, да я, да я… на всё готов ради вас!

Керенский, глядя сверху вниз на Апоксина, улыбался, но не брезгливо, а поощряюще.

– Что же, ваш энтузиазм очень радует. Я собираюсь создать отдел пропаганды при военном министерстве и назначить туда именно вас за ваши заслуги передо мной. А потом, специально под вас, мы создадим в правительстве министерство информации и прессы. Как вы смотрите на это?

– Да я, да я! – Модест больше ничего не мог сказать, его просто заклинило на этих двух словах.

– Но вы должны учесть, что на этом посту нужно будет здорово поработать. Вашей обязанностью будет объяснение нашей политики и вложение в головы несознательных граждан понимания об их чудовищной ошибке, если они пойдут против правительства. Это надо делать напористо, органично и агрессивно.

Люди должны знать, что мы несём им закон и порядок. Много закона и много порядка. Мы творцы добра против зла, мы…, – Керенский мысленно сплюнул и осёкся. Вид Апоксина, стоящего на коленях, возбуждал в его голове чувство вседозволенности и силы. А это опасное и ненужное чувство. Признаться, оно опьяняло сильнее вина.

– Встаньте! Негоже будущему министру стоять передо мной на коленях.

Апоксин резво вскочил.

– Вы можете стать моей левой рукой и помощником во многих скользких делах. Вы же понимаете, о чём я говорю? – вкрадчиво осведомился Керенский, спокойно сидя на стуле, откинувшись на его спинку.

– Как есть, как есть, господин министр.

– Вот и прекрасно! Тогда начнём готовиться к новой должности уже сегодня. Вам следует составить список литераторов, тех, кто усиленно поддерживал большевиков и эсеров, и выяснить, где они сейчас живут. После чего передать список мне и в Бюро особых поручений. Прежде всего, там должны оказаться Максим Горький и Владимир Маяковский. Желательно ещё узнать все адреса подпольных типографий. Всех их накроет Бюро. Вы готовы этим заняться?

– Всенепременно.

– Ну, что же, деньги у вас есть, осталось получить к этому власть. Вы сможете найти людей в свою команду?

– Сколько угодно.

– Замечательно! Тогда дерзайте, жду от вас результатов.

Апоксин, непрерывно кланяясь, дошёл до двери, быстро обернулся, пнул её чуть ли не носом и, на ходу надевая котелок, выбежал из кабинета.

А Керенский уже звонил в Бюро.

– Евгений Константинович, в скором времени некто Модест Апоксин передаст вам список литераторов, сочувствующих левым революционерам, вы там перешерстите их досконально. Дураков предупредите, показав им тюремный карцер, умных нужно перетянуть на свою сторону, а всех остальных посадить. И нужно, как можно быстрее, арестовать Горького и отправить его в самый сопливый, то есть холодный каземат Петропавловки. Он парень простой, из низов, пусть привыкает к скотской жизни, певец свободы…