– Отдыхают.

– Надо же… а когда они вернутся с отдыха?

– Я полагаю, никогда.

– Что же это за отдых такой?

– Насколько я знаю, с кладбищ не возвращаются.

…

– А другие родные у тебя есть?

– У меня был опекун.

– Я могу его видеть?

– Нет.

– Почему?

– Я не знаю, где он.

– Он тоже на кладбище?

– Это возможно.

– Но с кем ты тогда живешь?

– Я живу одна.

– Тоже на кладбище?

– Нет. В квартире.

– А откуда у тебя квартира?

– Наследство.

– Деньги на еду у тебя тоже из наследства?

– Мне приходят почтовые переводы.

– От кого?

– Это мне неизвестно. На квитках нет подписи.

***

– …Я вернулся и сразу потребовал ее дело. Что я в нем вижу? В графе «отец» – прочерк, в графе «мать» – прочерк. Предыдущее место учебы – тоже прочерк. Как такое вообще пропустить могли? Не с Луны же она свалилась! Даже у существ верхних миров есть что-то вроде родителей. Вызываю секретаршу, спрашиваю, откуда эта Диана взялась. Секретарша говорит, что на девочку пришли бумаги, и надо было зачислить. Звоню в мэрию, спрашиваю, откуда девочка. А они в ответ: Диану Кель к вам прислало министерство по области, туда и обращайтесь. Если не нравится, пусть пришлют другую девочку. Тогда я позвонил в министерство. Про скандал не говорю, просто пытаюсь узнать, где она училась. А Жанна Потаповна – представляешь, сама Жанна Потаповна! – отвечает мне, что где Диана училась раньше, мне, директору школы, знать совершенно не обязательно. Потому что мое дело – учить, а не выяснять. Я спрашиваю: откуда такая секретность? Она и отвечает: сам Двойкин распорядился. И что если мне так интересно, я могу перезвонить через час и переговорить с министром Двойкиным, – но он мне скажет то же самое. Нет, я, конечно, не против поговорить с областным министром образования, но не о девочках с пистолетами. Так вот, трубку я, конечно же, положил, а вот сомнения остались. И что с ними делать?

– Может, просто разрешить ей учиться? – предложил лаборант.

– Учиться-то она будет. А ты, пожалуйста, проследи, чтобы ее никто не обижал. Нехорошо, когда в гимназиях стреляют.

Погорельский ждал его на крыльце школы. Небо уже прояснилось, но бетон дышал влагой.

– Ну, что было?

– Обычный бред, – ответил Барсучонок.

Староста помолчал, а потом спросил:

– Тебя вызвали из-за того, что ты выступление губернатора не слушал?

– А что, он что-то новое говорил?

– Ты как на другой планете живешь!

– А вдруг и правда живу?

– Ну ты же понимаешь, где бы ты ни жил, а учишься ты в тринадцатой гимназии.

– Понимаешь, – Барсучонок огляделся по сторонам, словно искал на улицу нужную фразу, – мне нет дела до вашего зоопарка.

***

Путь Барсучонка домой начинается за спортзалом, возле тех самых сарайчиков, где ночами творятся странные вещи. Дальше обходишь дикие заросли, сворачиваешь в переулок и идешь в гору.

Времена тогда стояли самые доисторические. Это был 1997 год, многие вещи просто не успели изобрести.

Достаточно сказать, что фотоаппараты были зеркальные, магнитофоны кассетные, а синяя линия метро ужасно короткой и заканчивалась возле Голгофы. Что касается станции «Тигли», она существовала только на бумаге. Ничего удивительного, что жителям центра район улицы Ланькова казался натуральными задворками, заросшей репьями, пересеченной ручьями и застроенной стародавними хрущевками.

А вот для местных это была уже столица. Только своя, маленькая и уютная.

За школой дорога карабкается на холм. По левую руку – тот самый парк возле реки, который сейчас за станцией метро. А по правую – завод «Электролит-2». Именно благодаря этому заводу Тигли стали частью нашего города.