– Пурпурная… – поправил Маврикий, скрипнув пересохшим горлом.

– Да хоть фиолетовая. Значит братик сбежать от нас решил, бросить – выживайте, как хотите! Не, я тебя прекрасно понимаю, и сам бы сбежал, если б было чем…

– Ну всё же не так! Я не бросаю вас, я буду помогать! Каждый месяц буду присылать деньги. Больше, чем мог бы тут заработать!

– Ну да, конечно. Начнётся новая, сытая жизнь, ты и думать о нас забудешь. По справедливости, мне б это письмо порвать. Мать тебя родила, выкормила, вырастила, тряпки покупала, учёбу оплатила. И я, братик, тоже на тебя пахал, пока ноги не отнялись. Ты нам до смерти должен!

Маврикий хотел возразить, но брат угрожающее нахмурился, на крепких руках, сжимающих ободы, вздулись вены.

– Молчи! Если я письмо порву, тебе придётся снова писать своему хозяину в Эквиций – потратишься на пересылку, потеряешь время, а, может и работу – зачем ты ему, такой неорганизованный?

– Что ты хочешь?

Маврикий вдруг осознал, что очень хочет ударить брата, не просто ударить, а бить, колотить со всей дури, пока тот не потеряет сознание или даже умрёт. Лицо брата расплылось до узнаваемости, кровь стала водой, а сам Маркос Вардас – бездушным препятствием. Это нелепое существо с руками толщиной со свиной окорок и неуклюже вывернутыми ногами перегородил своей коляской выход в новую жизнь. Кулаки сжались сами, и брат это заметил.

– Выкинь из головы, – сказал он. – я даже без ног намного сильнее тебя. За письмо я хочу тысячу драхм. Я знаю, они у тебя есть.

– Откуда? – задохнулся Маврикий.

– Откуда есть или откуда я знаю? Вот тебе третий урок справедливости. Я нашёл твой тайник и исписанные бумажки. Подпись себе придумываешь, Мауриций Варда? – это имя он произнёс, как на пурпурное знамя плюнул. – Тайник я нашёл, а деньги не взял: я не вор, не краду даже краденое. У нас с мамой краденое!

– Это моё, я откладывал на отъезд!

– Паршивое оправдание, братик. Выживаем мы вместе, и всё, что у нас есть – общее. Неси деньги, мы есть хотим.

– На что же я уеду?

– Укради, ограбь, убей – сделай то, что никогда не делал! Если хочешь уехать – придумаешь.

Маврикий так и сделал, со стыдом и ненавистью к себе. Когда в салоне третьего, но невероятно роскошного для него класса стюардесса терпеливо показывала Маврикию, как застегнуть ремень, его брат Маркос открыл дверь кладовки, где хранились тёплые вещи. Вместо дорогой кожаной куртки к вешалке был прицеплен конверт. В нём лежали четыреста драхм и короткая записка: "По справедливости. У нас всё общее". Маркос хмыкнул и выкатился в кухню. Он положил деньги на обеденный стол, а конверт с запиской покрутил в руках, поднёс к носу, даже на просвет глянул.

"Всё б тебе под горку…" – усмехнулся он и спрятал его под сиденье коляски – на память.

***

В огороженном углу зала прилёта аэропорта Аугусты4 сгрудились эллины. Они жались друг к другу, маскировали смущение громкими разговорами и натянутым смехом. Несколько увешанных дутым золотом женщин с жадными чёрными глазами, пара десятков смуглых мужчин в куртках из свиной кожи и туфлях с загнутыми носками и Маврикий Вардас – тоже в коже, тоже в ультрамодных для Афин туфлях, но светлокожий и белокурый. Чужой.

Он держался в сторонке, стыдливо пряча голубые глаза. Мимо проходили граждане Эквиция. Тихо шуршали их простые, свободные одежды. Свежие лица, неяркие цвета. Романы держались с привычной уверенностью, как держат себя люди, никогда не знавшие бед, разговаривали негромко, как говорят, когда привык, что тебя слышат. Романский язык, открытый и стройный, музыкой звучал в ушах Маврикия, но его заглушали взрывы фальшивого хохота и бормочуще-шепелявый говор его земляков. Маврикию было стыдно, но не стоило беспокоиться – ни один взгляд не был обращён в их сторону. Глаза граждан Эквиция облетали эллинов по касательной, не желая задерживаться на вульгарных приезжих.