Трудность заключалась в том, чтобы двигать руками так, как говорил старый Уильямс, – на манер крабьих клешней. Отталкиваясь от одной стены ногами, Холмс стал подниматься по второй, переставляя ладони. Дети могут развлекаться подобным упражнением на небольшой высоте. Взрослый мужчина с крепкими нервами, который натренирован не хуже Генри Уильямса, способен таким образом подняться над землей на шестьдесят футов. Взглянув наверх, Холмс увидел плывущие по небу тонкие облака. В них тонули лучи рассвета.

С терпением, присущим ему в минуты крайней опасности, Холмс медленно, дюйм за дюймом, продвигался все выше и выше. Туман уже рассеялся, сменившись серым предутренним светом. Темнота постепенно отступала под натиском дня. Повиснув между двумя стенами, мой друг ловко нащупывал на камне царапины и сколы, за которые можно было ухватиться. Отсчитывая уходящие мгновения, Холмс чувствовал, как от волнения кровь ускоряет свой бег по жилам, но продолжал действовать с безошибочностью механизма. Прижимая ладони к шершавому камню, он до крови раздирал себе кожу, однако старался дышать размеренно.

Иногда под рукой не оказывалось удобной выщербины. Один раз пальцы Холмса соскользнули, но он сумел удержаться на весу, инстинктивно ухватившись за сколотый угол плиты парой дюймов ниже. Мой друг остановился и сделал несколько медленных вдохов, не глядя вниз. Он разбился бы насмерть, если бы упал с такой высоты. Изредка сыщик слегка поворачивал кисть, чтобы отереть об одежду кровь или пот. Наконец ржавое дно водяного бака оказалось прямо над его головой.

Шерлок Холмс со свойственной ему скромностью говорил, что он не сильнее большинства людей. И все-таки, хоть он и не походил на атлета в общепринятом представлении, в его жилистых руках заключалась невиданная мощь. Гениальный детектив не только мог придать кочерге форму дуги, но как-то раз даже распрямил ее, согнутую незадолго до этого разъяренным посетителем. Не обладай Холмс другими талантами, он вполне сумел бы зарабатывать на хлеб, исполняя роль ярмарочного геркулеса. В опасные моменты его не раз выручала недюжинная крепость собственных мышц.

Мой друг боролся за свою жизнь, медленно поднимаясь по тюремной стене. Двумястами футами ниже, по ту сторону ограды, жались друг к другу крыши лавок, где торговали географическими картами и корабельными снастями. В месте крепления бака стена была повреждена. Удачно ухватившись за нее, Холмс дотянулся до перекладины. Моля всех богов, чтобы металл не оказался насквозь проеденным ржавчиной, детектив оттолкнулся ступнями и, взявшись покрепче, повис на руках, будто под куполом колокольни.

Ноги беглеца остались без опоры. Но благодаря акробатической гибкости и длине конечностей он справился с трудным положением. Холмс раскачивался до тех пор, пока снова не уперся подошвами в стену. Затем, держась за перекладину одной рукой, вытянул другую вверх и в сторону. Поставив ногу на металлическую планку, Холмс сделал рывок и упал лицом на крышку бака. Значительную часть пути мой друг преодолел, однако впереди его ждало жестокое испытание.

От ближайшей крыши, с которой можно было спуститься на улицу, а значит, обрести свободу, сыщика отделяло немалое расстояние. Но он не сомневался в своих силах (качество, весьма раздражавшее многих врагов великого детектива). Холмс твердо знал, что сумеет повторить трудный и опасный опыт своего учителя.

Теперь нужно было встать, потянуться вбок и зацепиться за деревянную балку с колючей проволокой. Рубашка или любая другая тряпка, намотанная на руку для защиты от стальных шипов, помешала бы беглецу крепко хвататься за брус. «Колючки ранят, – сказал Генри Уильямс, – но не убивают. Разве только сам дашь себя убить. Надо крепко-накрепко затвердить, что ты должен проползти сотню футов. А это не так уж и много. Держишься что есть мочи и считаешь. Прошел десять – осталось девяносто, прошел сорок – осталось шестьдесят. Одолел тридцать, значит скоро будет полста, не вздумай сдаваться. А когда хоть на фут перевалил за пятьдесят, впереди у тебя уже меньше, чем позади. Если столько терпел, то теперь уж никак нельзя упасть, верно? Глупо проигрывать, когда ты, почитай, в дамки вышел! Это ведь всякому ясно».