[25]. Людей вокруг немного – сейчас два часа дня, и сезон только начался. Такси въезжает в пустынный район; по сторонам видны лишь приморские сосны, фиговые и лимонные деревья, несколько беленых домов, утопающих в зелени, посреди красной земли. Бьянка ожидала увидеть бесконечную череду клубов и дискотек, но, видимо, они где-то в другом месте, потому что пока, кроме рекламы, она не видела даже намека на них. Все для нее внове, все нужно открывать заново. Но энергия, о которой писала Амалия ее матери, витает в воздухе. Она повсюду, проникает в самое сердце. На обочине – магазин с выставленными у входа фигурками Будды кислотно-розового цвета; какое странное сочетание, невольно думает Бьянка. По пути ей уже встречались и другие Будды перед одной виллой, окруженной буйной растительностью. Они проезжают через городок Сан-Хосе: вереница беленых домов, несколько ресторанчиков, пара баров, церквушка, которую, если бы не три креста на фасаде, можно было бы принять за обычное здание. Бьянка внимательно изучает окружающий мир из окна автомобиля, пожирая глазами панораму, вертит головой по сторонам, но не говорит ни слова таксисту, чтобы не опозориться своим примитивным уровнем знания испанского. Моря давно не видно – оно осталось далеко позади, у аэропорта. Проехав городок, такси поворачивает направо. Несколько километров леса и пустырей, затем машина резко замедляет ход и неожиданно останавливается на обочине шоссе, у въезда на узкую проселочную дорогу.

– ¿Está aquí?[26] – недоуменно спрашивает Бьянка: поблизости нет никаких домов.

Таксист четко по-каталонски – хотя она все равно с трудом его понимает – объясняет, что дом, который ей нужен, должен быть в конце проселочной дороги, но лучше, если она пойдет пешком – он боится испортить свой новенький «Сеат Леон». Плохая примета для начала сезона.

– О’кей. Muchas gracias[27], – отвечает она, вручает ему тридцать евро и прощается.

– Adeu. ¡Bona sort![28] – довольно улыбается таксист.

Бьянка выходит из машины, закидывает рюкзак за плечи и идет вперед. Дорога уходит слегка вверх, по бокам – ограда из сухой каменной кладки, за которой простираются заросли приморских сосен и красной земли. Через сто метров начинается плоскогорье, за которым виднеются крыши двух домов, а еще дальше – скалы и море, такое синее, какого она никогда в жизни не видела. Бьянка ускоряет шаг, выходит к мысу, на котором стоят два дома: скромные, но очень ухоженные, с белеными стенами. У одного – зеленые окна, у другого – синие. Она проверяет адрес на конверте, достает фото, сравнивает с тем, что видит. Сомнений быть не может, она узнала его сразу же: это дом с синими ставнями и низкой крышей, тот самый дом с фотографии. Прошло больше тридцати лет, а он не изменился. Все те же заросли бугенвиллии, оплетающие крыльцо из бамбука. Рядом – маленькая лоза, а дальше – огородик, где растут базилик, розмарин, шалфей и другие пряные травы, названий которых она не знает. На проволоке, натянутой меж двух деревянных столбов, сушится белье: несколько льняных рубашек и ряд полотенец; белизна одежды сливается с белыми стенами дома.

Найти дом было легко, но только теперь она задумалась о том, кто живет в его стенах. Если она еще там. Она думает о солнечной улыбке, что видела на стольких фотографиях, о каштановых волосах, разлетающихся на ветру, длинных, вечно растрепанных. По-прежнему ли они такие или она их подстригла? Наверное, уже седые? Или крашеные?

Бьянка на секунду замирает: впервые с тех пор, как приземлилась, она испытывает сомнения. Какое право она имеет врываться в этот дом, где она почти незнакомка? Последнее – и единственное – расплывчатое воспоминание об этой женщине – с похорон Сары. Но тогда они лишь коротко обнялись, почти официально… Наконец она убеждает себя, что слишком долго размышляет. В конце концов, она уже прилетела сюда – теперь нет смысла передумывать. Поэтому она подходит к синей арочной двери, по обеим сторонам которой стоят амфоры с желтыми цветами. В ноздри бьет сильный запах ладана: священный аромат, аромат Востока. Она оглядывается, но не видит ни колокольчика, ни какого-либо названия – лишь железный дверной молоточек в центре. Что же делать? А если за этой дверью – какой-нибудь одержимый, который ненавидит, когда его беспокоят во время сиесты? Или и вовсе никого нет?