«Что стоишь в дверях? – спросила она, не повернув головы. – Входи, раз пришел».

Он робко вошел в комнату. Вид у него был жалкий и виноватый: он в пижаме, с завязанным горлом и почему-то босой.

«Ты хоть галоши надел бы», – сказала она.

Он попытался надеть галоши, но они были малы.

«Я виноват перед тобой», – сказал он.

«А где Витька?» – спросила Лусия.

«Там», – Сергей Алексеевич кивнул на дверь.

«Позови его…»

Бесшумно ступая, он подошел к двери: за дверью стоял Коля.

«Ко-ля, – тихонько позвал он, – Ко-оль», – чтобы она, Лусия, не услышала имени мальчика, и ввел его в комнату.

Лусия бросилась навстречу Коле, обняла его. Ушанка слетела у нее с головы и покатилась к босым ногам Сергея Алексеевича.»

«Здравствуй, Витя, – шептала Лусия. – Дорогой мой!»

А Сергей Алексеевич зашел за ее спину и приложил палец к губам, прося Колю о молчании.

Где-то затрещал движок, Сергей Алексеевич вздрогнул и проснулся. У стола Коля разгружал авоську с продуктами.

– Коля! – окликнул Сергей Алексеевич.

Мальчик поднял голову.

– Что там трещит, не знаешь?

– Отбойный молоток, – сказал Коля.

– Совсем как автомат, – заметил Сергей Алексеевич. – На войне мне часто снилось, что я плыву по тихой, мирной реке, а сейчас снится война.

Он вспомнил свой сон про отца и вспомнил, как его в действительности хоронили. Это было сразу после гражданской войны. Он только что вернулся с польского фронта и приехал в родной город в командировку. И умер отец. Его вызвал военный комендант, этот самый Васька-банщик, и запретил идти на похороны, потому что отец был верующим и его будут отпевать. А это, мол, подрыв авторитета командира Красной Армии и потеря революционной бдительности. Но все же он пошел на похороны в гражданском платье с чужого плеча, как вор. Он прятал глаза от людей и поднимал воротник пальто, боялся встретить знакомых. И теперь, через столько лет, ему было стыдно той своей трусости.

– А тебе, наверное, ничего не снится. – И с завистью добавил: – Спишь без задних ног?

– Мне? – переспросил Коля, и вдруг у него вырвалось: – Сегодня приснился сон… Будто у меня отец не родной, – он чуть не захлебнулся и не заплакал от этих слов, – а от меня скрывают.

Сергей Алексеевич впервые поднял глаза: слишком странными показались ему слова мальчика.

– Чего только не приснится, – сказал он. – Ну, а дальше-то что?

– Проснулся. – Тоска совсем одолела Колю, и ему нестерпимо захотелось все рассказать Сергею Алексеевичу, чтобы легче стало, и он готов был уже открыться, но вместо этого сказал обычные слова: – Одного лекарства не достал. Вот рецепт.

– Оставь себе, – сказал Сергей Алексеевич. – При случае возьмешь. – Он заметил в кармане Колиной рубахи конверт. – Это что, письмо от родителей?

– Фотограф прислал. – Коля протянул Сергею Алексеевичу конверт.

– Ну-ка, ну-ка! – Он вытащил фотографию из конверта.

Одно дело представлять себе, что вместо Коли на камне сидел Витька, а другое дело – фотография, и на ней действительно Витька… Сергей Алексеевич забыл о Коле и когда наконец опомнился, то мальчика уже не было в комнате. У Сергея Алексеевича мелькнуло в голове, что получилось как-то неудобно, и мальчишка вроде был чем-то расстроен, а он даже его не расспросил.

А тем временем Коля торопливо собирал вещи. «Я им в тягость, – думал Коля. – Они и на Севере поэтому болтались, чтобы отделаться от меня. Уеду куда-нибудь и поступлю на работу. Или лучше попрошу Сергея Алексеевича, чтобы он устроил меня в Суворовское училище». С этой мыслью он взял в одну руку чемодан, в другую – клетку с кенаром и направился к двери. У него теперь было одно-единственное желание – побыстрее отсюда убежать, чтобы никого не видеть: ни тети Кати, ни Юрки. Быстрее, быстрее! Все хорошее, что было в нем к родителям, куда-то улетучилось, и теперь им владела только обида. На столе лежала телеграмма, он сначала в лихорадке даже не заметил ее.