Джазовая импровизация все равно что речь без сценария. Вот тебе двенадцать нот – и делай с ними все, что душе угодно. Нет ни правил, ни ограничений. Произвольный порядок слов. Никакой силы тяжести. Верх и низ могут поменяться местами.

А еще это совместное творчество. В последний раз она играла с кем-то джаз еще до рождения Грейс. Мысль о том, как давно это было, каждый раз разбивает ей сердце. Это можно было бы исправить, воспользовавшись предложением Элис. Что, если следующий раз будет сегодня? Дыхание Карины становится поверхностным, а ветерок с пруда остужает испарину на лбу. Ей отчаянно не хватает практики. Слишком давно это было. Бегун, годами прикованный к постели травмой ахиллесова сухожилия, не может просто так взять и заявиться на отборочный турнир к Олимпиаде. Карина представляет, как играет с опытными и успешными музыкантами, и страх своей заведомой и сокрушающей несостоятельности запирает ее самое заветное желание на замок.

– Мне тут надо кое в чем признаться, – говорит Элис. – Я была у Ричарда.

Карина останавливается на полушаге, каждая мышца застывает в незавершенном усилии, окаменев от ошеломляющего предательства.

Элис замирает в нескольких шагах впереди и оборачивается:

– Звонила Роз из консерватории. Мило с ее стороны вспомнить обо мне. Она собрала тех, кто знает Ричарда еще со времен его преподавательства. Мы пошли к нему все вместе. Мне показалось, так было правильно.

Нехотя удовлетворившись этим объяснением и горя любопытством, Карина трогается с места. Женщины идут бок о бок.

– Ну и как он? – спрашивает Карина с опаской, словно касается ногой поверхности мутной воды.

– У него полностью парализованы руки. Тяжкое зрелище.

Заложенное многими месяцами назад и ранее спящее в желудке Карины зерно пускает корни. Это и в самом деле происходит. Во время их последней встречи в июле Ричард выглядел и вел себя совершенно нормально, не считая момента, когда он не смог откупорить бутылку вина. Карина не теряла надежды, что его диагноз окажется уткой или ошибкой. Она все еще его ненавидит, но ощутимо меньше, чем в прошлом году, и ни разу не желала ему смерти с тех пор, как они развелись. Да она бы никому не пожелала заболеть БАС, даже Ричарду! Все ждала, что в газетах напечатают опровержение, что гастроли все-таки состоятся, что слухи о его близкой и неотвратимой смерти сильно преувеличены…

– Я собиралась высказать ему за тебя свое «фи», но у него руки бессильно висели вдоль тела, точно плети, а в комнате стоял рояль, и мы все старательно делали вид, будто его там нет. Никто и полусловом о нем не обмолвился. Слишком все это было грустно.

Ричард без рояля. Рыба без воды. Планета без солнца.

– Ну и как он вам показался?

– В хорошем расположении духа. Рад был со всеми нами увидеться. Но очень уж старался излучать оптимизм, как будто играл на публику.

Они продолжают идти молча, и в тишине прорезаются звуки – шорох ступающих по грунтовой дорожке кроссовок, приглушенный ковром бурых сосновых иголок, а затем хруст сухих, оттенка крафтовой бумаги дубовых листьев, сопение Элис, дыхание обеих женщин.

– Грейс в курсе? – спрашивает Элис.

– Нет, если только кто-нибудь ей не рассказал. Я бы знала, если бы она была в курсе. Нет, честно, до нашего сегодняшнего разговора даже я не была стопроцентно уверена в его болезни.

Грейс. У нее разгар промежуточной сессии. Сообщить ей прямо сейчас эту новость было бы жестоко. Девочка может стать рассеянной и завалить экзамены. И почему только Ричард ничего ей не сказал? Разумеется, он ничего ей не сказал.