Но договорить ему не пришлось. В глазах Аю-Мамака вспыхнули ненависть и ярость. Изо рта вырвался звук, похожий на звериный рык, и копьё, единственное своё оружие, он с силой всадил в грудь врага.

Большое тело охотника Камаша качнулось назад и, не удержавшись на ногах, тяжело осело на снег. Он пытался ухватиться руками за торчавшее у него из груди копьё, но не смог и без сил рухнул на спину. По белому снегу расплылось чёрное пятно крови.

Аю-Мамак закричал от радости, но торжество его было недолгим – сзади кто-то успел накинуть на него аркан. Твёрдая, гладкая петля обвилась, как змея, и сдавила его тело.

Если не считать Камаша, сына Ярмека, набег обошёлся без крови. Пастухов взяли живыми, связали за спиной руки и увели с собой. Покосившийся шалаш сожгли, а тело Камаша вместе с убитыми собаками побросали в огонь. Скот, вяло щипавший на косогоре траву, копытами добывая её из-под тонкого пласта снега, изумлённый нежданной дикостью людей, погнали проторённой дорогой в Куксайскую долину.

На восточной окраине Куксайской долины, ближе к лесистым горам, есть плоские возвышенности. На одну из них, самую большую и высокую, сюнны натаскали хворост. Одни на лошадях привозили его из леса, другие укладывали. Так поднялась огромная гора. Рядом поставили четыре столба, укрепив их на мёрзлой земле брёвнами крест-накрест. На столбах вровень с кучей хвороста соорудили деревянный помост и приставили к нему длинную лестницу.

Сегодня состоится здесь обряд поминания погибших на войне мужчин. Оставшиеся в живых сюнны готовились встретиться с душами родственников, которые до сих пор были не погребены. Скорбные и неприкаянные души их мыкаются по миру, нуждаясь в сострадании и покое. Сегодня им принесут жертву. По этому случаю будет приготовлена обильная еда, ведь не только измученные и усталые живые, но и мёртвые, вернее, души погибших, должны до отвала насытиться едой и питьём! Их ждут полные казаны варёного мяса. Но мяса в казанах духам недостаточно. Для полного успокоения им нужна кровь, живая кровь врага! Ради чего шли они по повелению тархана на войну? Что заставило их рваться в бой, в объятия смерти? Разве не жажда крови гнала их вперёд?! Да, они хотели крови, но вместо того, чтобы напиться крови врага, пролили свою и полегли на поле боя. «Крови дайте нам, – с тоской взывают они к живым, – крови! Хотя бы одну каплю! Капля крови сделает нас бессмертными!» Они умоляли, угрожали, мучили оставшихся в живых, то и дело являясь к ним в виде оборотней, призраков, чудовищ.

Когда всё было готово для почести убитых, вернулся Салчак, которому было поручено добыть пленника. Увидев издали всадников в сопровождении большого стада, сюнны радостно загалдели. Повезло Салчак-алыпу! Все бросились встречать победителей: у кого была лошадь – верхом, безлошадные же – на своих двоих.

Ощущение праздника, начавшееся с приветствия поохотившихся на славу участников набега, продолжалось до конца дня. С заходом солнца торжество перекочевало к возвышенности с хворостом. Люди там толпились с утра, а к вечеру их становилось всё больше и больше. Ближе к середине, возле столбов с помостом теснились пешие, а позади плотной стеной окружали их конники.

Когда совсем стемнело, и глаза уже мало что различали, в центре вдруг застучали барабаны. Народ притих. Из темноты верхом на белом коне явился тархан. Коня его кто-то вёл под уздцы. Прямо державшийся в седле тархан остановился в некотором отдалении от столбов. Барабаны смолкли. Установилась тишина, полная тревоги и напряжения. Сотня певчих с сильными басовитыми голосами затянули печальную, рвущую душу песнь. Все эти певцы были камами, постоянными исполнителями погребального обряда.