Мужчины представились друг другу и с увлечением заговорили. Это была не пустопорожняя болтовня, а содержательный разговор, требующий истинного искусства. К счастью, оба владели им в совершенстве. Они так и сыпали эпиграммами, остротами и наперебой цитировали Горация. Казанова хорошо запоминал прочитанное, хотя, как правило, читал лишь в дороге, в душных или чересчур холодных каретах, проезжая ту или иную часть Европы. Или же в редкие часы дневного отдыха перелистывал томики Гомера и Монтескье, лежа на огромной кровати в палаццо, с ноющими суставами после бесовских постельных игр с хозяйкой дома. Многое ему удалось узнать из разговоров, и шевалье не без удовольствия думал, что успел переговорить не с одной тысячей людей. Чаще всего гордиться было нечем – так, банальный обмен репликами, – но его разум превратился в настоящий склад, и зерна мудрости из миллионов бесед дали свои всходы.

Теология, история, геометрия Эвклида, архитектура Палладио. Поэзия, пенсии, политика. В руках его спутника была не шпага, а школьная указка. У Казановы загудело в голове, и он ощутил, что его сорочка промокла от пота. Человек-тень не только знал все на свете, но и обладал поразительным чутьем. Он улавливал любую ложь, похвальбу, даже невинное преувеличение. Шевалье устал и подумал, уж не прибегнуть ли к испытанной детской хитрости, вызвав обильное носовое кровотечение, дабы не быть разоблаченным (в чем? в чем же именно?), однако на помощь ему пришел мочевой пузырь собеседника. Они вышли из трактира и отправились к стене на Уотер-лейн.

– Вы, наверное, заметили, что я мочусь, как старая лошадь, – заметил ученый джентльмен, мгновение назад выискивавший ошибки у философов-идеалистов и критиковавший новейших авторов псалмов, забывших о великих образцах. – Мне то и дело хочется писать. Мой друг, доктор Леветт, говорит, что всему виной почки.

– Если позволите, я принесу вам одно снадобье, – отозвался шевалье, из которого выпитое вытекло довольно узкой струей. – Оно еще никогда не подводило.

Никакого снадобья у него, конечно, не было, но ему захотелось продолжить знакомство. К таким контактам нужно относиться бережно и стараться их культивировать. Он еще не до конца утратил веру в чудо, в дар судьбы или просто в счастливое стечение обстоятельств, даже в нежданное везение. Может быть, предложив это снадобье другому человеку, он и сам сумеет исцелиться? Может быть, искры энергии его спутника вспыхнут в нем, словно после долгого трения? И когда кто-то говорит, будто у него есть чудодейственное лекарство, то всегда добавляет: «Оно безотказно, оно вам поможет, оно вас спасет».

Они вернулись к берегу, взявшись за руки, пробрались между высокими влажными стенами и услыхали – то ли сзади, то ли где-то перед собой – шаркающие шаги или рычание собаки. Лодочник откликнулся на голос человека-тени, Казанова забрался в катер и, стоя во весь рост, отсалютовал новому приятелю. Он следил за ним до тех пор, пока туман не затянул набережную плотной пеленой и они потеряли друг друга из вида.

В особняке на Пэлл-Мэлл шевалье взял перо и записал в своем дневнике:

«Сегодня ночью, в последний день сентября 1763 года, я познакомился с мистером Сэмюэлем Джонсоном. Он живет в доме номер один на Иннер-Темпл-лейн, и его смело можно назвать украшением его страны».

Он погасил свечу мокрыми пальцами и со вздохом лег в постель, высоко взбив подушку. Перед сном, когда дневные впечатления постепенно начали исчезать, превращаясь в облако разрозненных мыслей и полуфантазий, до него опять донесся таинственный выкрик соседа. Почему ему никогда не отвечают? Одинокий клич, совсем как у журавля. Бедняга. Жарба должен выяснить, кто он такой. Дорогой Жарба…