– Он прикрывает свою задницу. Возьми Гийара кто-то другой, и Кальвини, наверное, повел бы себя иначе. Ты сам не оставил ему выхода.

– Меня от этого тошнит.

Лефевр заговорил покровительственным тоном, подчеркнувшим его южный акцент:

– Сбавь обороты, парень. У меня телефон разрывается. Политиканы получили факсы с площади Бово[9]. Да они прямо с цепи сорвались. Им только твоей ночной выходки не хватало. Они-то спят и видят громкое раскрытие, а ты им подложил такую свинью. Браво. Будем молиться, чтобы Гийар со своими адвокатами не стал гнать волну, а СМИ на этот раз про нас забыли.

– Отдайте им меня на растерзание.

– Не изображай из себя мученика, Пассан. – Комиссар издал короткий смешок, словно пукнул. – Мы тебя прикроем, и ты это знаешь. – Он вновь усмехнулся. – Выбирать нам не приходится. Это тебе тоже известно. Что у тебя по другим делам?

Оливье с трудом припомнил свои текущие расследования. Он вдруг осознал, насколько выбит из колеи. Забросил и работу, и себя самого. Несколько слов, которые он сумел из себя выжать, никого не могли обмануть.

– Дорожишь своим местом, поостерегись, – отозвался великан. – Будешь артачиться и портить всем нервы, отправишься прямиком патрулировать Булонский лес. И считай, что тебе сильно повезло, если у тебя отсосет какой-нибудь беззубый трансвестит.

Он направился к двери, по пути вынув из розетки провод от измельчителя бумаг.

– Ты что творишь?

– Хочу уберечь тебя от искушения на случай, если вздумается лишить Леви кое-каких улик.

– Не мой стиль. Я сделаю все, чтобы помочь.

– Ничего ты не сделаешь, и сам это знаешь. Ты уже копируешь дело, чтобы забрать его домой. Ради бога, кончай придуриваться! Каким языком тебе еще объяснять?

После ухода Лефевра Пассан запер дверь и продолжил распечатывать бумаги. Одного он не выносил в этих новых офисах: стеклянных перегородок. Каждый полицейский, будто рыбка в аквариуме, выставлен на всеобщее обозрение. Начальник прав. Еще одна выходка, и его действительно понизят. Прямо во время развода – хуже не придумаешь. Надо вернуться в строй и быть паинькой. В голове мелькнули слова Ницше: «Хочешь ли ты, чтобы жизнь твоя всегда была легкой? Так оставайся постоянно в стаде и за стадом забудь о себе».

Чтобы настроиться на нужную волну, он воззвал к своему знаменитому чувству долга, своей преданности Франции. К понятиям с большой буквы: Порядок, Республика, Родина. Но никакого энтузиазма не почувствовал. Наоборот, все эти слова показались ему поразительно пустыми.

Склонившись над принтером, Пассан вынул очередные распечатки, и на этот раз внутри что-то отозвалось.

Акушер – вот его горючее.

Начиная с сегодняшнего вечера, он будет перечитывать каждый протокол, стараясь отыскать в нем новое уязвимое место, новую зацепку, которые позволили бы ему атаковать противника с другой стороны.

На самом деле ему даже незачем забирать с собой эти страницы: он помнит их наизусть.

С одной стороны листа – факты. А на обороте – кусок, вырванный из его жизни.

Первый труп обнаружили 18 февраля текущего года на лужайке в квартале Маладрери у муниципальных домов Форт-д’Обервилье, на северо-востоке столицы. Беременная женщина была раздета, живот распорот, рядом лежал обугленный младенец. Пуповина все еще связывала их тела.

Сперва все решили, что речь идет о супружеской разборке в самом диком ее проявлении. Первые же установленные факты опровергли это предположение. Двадцативосьмилетняя Одри Сёра, на девятом месяце беременности, пропала за три дня до убийства. Ее муж сам обратился в полицию, к тому же у него было железное алиби. В окружении жертвы не нашлось и намека на любовника или еще кого-то подозрительного. Самой логичной версией представлялось похищение с последующим жертвоприношением в неизвестном месте. Затем никем не замеченный убийца перевез мать и ребенка в парк квартала Маладрери.