– Дай закурить – еле слышно прохрипел Мовлади. Но друг расслышал, и торопливо сунул ему сигарету в рот, поднес зажигалку.

И сказал, наклонившись:

– Ну что, герой? Долечиваться в Союз поедешь? Рад небось?

На этом месте Мовлади всегда просыпался. Вот и сейчас, открыл глаза и не сразу понял, где находится. Чистая, прибранная комната. На стене, на книжных полках раритетные издания Корана. Пахнет теплым домашним хлебом. Мовлади сел на постели, помотал головой, отгоняя сон. Вспомнил, что гостит у родни в старом доме, в поселке Войково недалеко от центра Грозного. Он приехал сюда две недели назад – едва сумел проникнуть на территорию охваченной войной республики, помог дипломатический паспорт. Приехал, чтобы в тысячный раз попробовать уговорить отца уехать вместе с ним.

Едва обосновавшись за границей, он стал просить родителей перебраться к нему. Хотел показать им, что есть на свете и другая жизнь – мирная, спокойная, наполненная уверенностью в завтрашнем дне. Но отец с матерью ни в какую не соглашались, возражали – здесь наш дом, здесь могилы наших предков, и Зарина недавно вышла замуж, как мы ее оставим? Да и война ведь уже кончилась, жизнь постепенно восстанавливается? И все-таки он не терял надежды, что сможет их переубедить.

И вот матери уже не было, и снова шла война.

Мовлади чувствовал только, как глубоко внутри закипает ярость. И страх – за близких, за отца, за Зарину. Скорее бежать отсюда, увезти их – любой ценой.

И, кажется, теперь отец наконец-то понял, что никогда больше здесь не будет прежней жизни. Поддержал Мовлади и муж Зарины – Джамбулат:

– Конечно, – сказал он, – надо уезжать. Хотя бы ради детей.

И отец согласился; только сказал, что ему нужно съездить в Грозный, получить какие-то документы. Два дня назад он отправился в путь, Мовлади же попросил остаться помочь Джамбулату и Зарине со сборами.

Вспомнив все это, Мовлади тихонько встал, прошлепал по чисто выскобленным половицам на кухню, налил себе воды, жадно выпил… И тут грянул телефон на столике. Не совсем еще проснувшись, Мовлади потянулся к трубке.

– Да, слушаю!

В ответ был лишь треск, помехи на линии. Потом донесся далекий, хриплый голос:

– Мовлади?

– Ну да, говорите. Кто это?

– Не узнал? Это Автархан. Мовлади, тебе надо срочно приехать. Извини. Мне очень жаль…

И по голосу, по оттенку, даже по самим хрипам и визгам, и по безнадежности интонации он понял – случилось что-то непоправимое…

– Мовлади, твой отец умер. Приезжай!

В трубке раздались гудки. Пустота. За окном холодный зимний рассвет, декабрь. Будь проклят этот год!

Мовлади сел тяжело, привалился головой к стене, закрыл глаза.

Сейчас он понять не мог, как отпустил старика одного? Как будто затмение какое-то нашло. Мыслями был уже в Европе, представлял, как племянники носятся по его дому в пригороде Вены, а отец мирно дремлет в плетеном кресле на веранде. А отец не доехал до Грозного – на подъезде к городу его машину расстреляли свои же, видимо, с кем то перепутав.

В комнату вошла Зарина – наверное, проснулась от телефонного звонка. Невысокого роста, располневшая после недавних третьих родов, но сохранившая легкую поступь и четкий овал красивого гордого лица, сестра положила ладонь ему на лоб.

– Как ты? Опять – прихватило?

Он тяжело посмотрел ей в глаза, потом рывком поднялся.

– Ничего. Я… я должен ехать сейчас. Полей мне воды на руки, я умоюсь.

Она поняла – отговаривать бесполезно, да и не нужно. Не положено женщине, сестре обсуждать, что должен делать брат, мужчина, хозяин в доме. Он не сказал ей про отца, не смог. Не стал будить и Джамбулата, спавшего на втором этаже. Скажет им обо всем потом, когда вернется…