Аракчеев действительно потребовал к себе адъютанта и спросил: какия инспекторския деньги, и какая и за что пенсия получалась Глазенапом. Выслушав внимательно от адъютанта самое подробное обяснение и то, что хотя Казанская коммиссия и выдала деньги, но взяла реверс, что при требовании они будут возвращены, граф велел написать генералу, что он будет получать все ему следуемое безостановочно. Один из адъютантов Аракчеева, вслед за тем спросил у адъютанта Глазенапа, не жена ли Григория Ивановича, которая была в Петербурге, хлопотала у Государя? И получил в ответ, что это может быть, тогда как Григорий Иванович с женою был в разрыве до такой степени, что если в который день вспомнит о ней, то делался нездоров. Но такая выдумка прикрыла участие Уварова.

Действительно, в Казань послан был запрос по эстафете. Коммиссия отвечала, что деньги выдавались, а о затруднениях своих и о реверсе – умолчала. Не знаем, было ли это доложено Государю, но только старцу написали грубую бумагу, с собственноручными прибавками графа Аракчеева, что он, получая сполна все ему принадлежащее, жаловался в Петербурге письмами, которые Его Величество изволил читать, и поставляли на вид такое предосудительное действие. Между тем коммиссия, сочувствуя неблаговолению верховнаго своего начальства, вовсе прекратила выдачи. Григорий Иванович вопиял; но все его рапорты оставлены без ответа. Почтенный воин терпел и получил ему следовавшее не прежде, как Барклай-де-Толли сделан был военным министром: – тогда, по простой записке об этом, распоряжение последовало в один день. Но до того времени добродетельный Григорий Иванович терпел много неприятностей. Эта тем более достойно сожаления, что происходило опять по совершенно ошибочным понятиям, и еще при явных знаках милосердия Государя Императора. Стоило только раз взглянуть на старца, чтобы убедиться в доброте и чистоте сердца его: он в 60 лет был красавец. Но что делать с судьбою!

Сибирским генерал-губернатором был Иван Борисович Пестель, умный и способный человек, но не пользовавшийся общею любовью и бывший к некоторым из подчиненных строгим, даже до ожесточения и несправедливости. В переписке с Григорием Ивановичем он употреблял часто несоответственный тон. Таким образом, например, хотя имел чин тайнаго советника, но, ссылаясь на IV пункт инструкции генерал-губернатору, которым войска по части продовольствия и расквартирования подчинялись ему, по странному заблуждению, писал к старому и заслуженному генерал-лейтенанту: «Милостивый Государь мой!» (в одну строку, – что, по тогдашнему обычаю, имело вид повеления). Григорий Иванович отвечал ему точно также, делая строгое подражание всем его выражениям. Пестель жаловался Аракчееву, с которым был в хороших отношениях.

Чтобы характеризовать Пестеля, припомним читателям некоторые происшествия, в то время известныя всей России. Когда он принял в свое ведение провиантское управление, то начал губительное преследование всех служивших по этому ведомству, с главнаго лица – генерал-майора К… котораго, без вины и прежде исследования доносов, отрешил от должности и содержал в Тобольске, как бы самаго важнейшаго и опаснейшаго государственнаго преступника. К… сидел в пустой избе, окруженный строжайшим караулом, отторгнутый от многочисленнаго семейства; к нему никого не допускали и всякая переписка с ним совершенно воспрещалась. Несчастное семейство не выдержало гонения: сам К. и дети его, от горести, один за другим, или поумерли, или сошли с ума. Кроме того, множество коммиссионеров безвинно томились на гауптвахтах. Так продолжалось 12 лет, и, наконец, по самому строжайшему исследованию, генерал К. и его подчиненные – совершенно оправданы.